Зуб мамонта. Летопись мертвого города

Руслан поднял тонкую и длинную, как лента, стружку и посмотрел на свет. Хоть в окна вставляй. Взял с верстака ножку, полюбовался узором. Гладкость дерева приятно поразила его. Словно дотронулся до женской руки. Пазы были выдолблены с точностью, допустимой для космических аппаратов.

— Вы этот табурет прямо как скрипку делаете.

— Люблю построгать, — сознался, словно оправдываясь, Мухамеджанов. — Знаешь самое лучшее лекарство? Радость. Лучшего лечения нет. Только радость чистой должна быть. Другой выпьет и радуется. А это дурная, грязная радость. Один вред от нее. Чистая радость — что-то сделать своими руками. В лесу ягоды собирать — радость. Хорошее дело для хорошего человека сделать — большая радость. Эту радость, как жир, надо в себе копить. Плохие времена без радости не пережить.

Внутренность дома была заполнена тоскливой пустотой. Кроме гнетущей тишины и самых необходимых предметов, в комнатах ничего не было. Даже занавесок на окнах. Старушка в халате и шали странно посмотрела на Руслана и не ответила на приветствие.

В темном углу на деревянном диване лежал густо обросший черной бородой человек. Цвет его лица и то, как он лежал, испугали Руслана. Неподвижно, расслабленно, уставившись отрешенным взглядом в потолок. Руслану показалось, что это покойник, но на всякий случай он поздоровался и с ним. Человек не ответил.

— Проходи в мой кабинет, — пригласил Мухамеджанов, открывая застекленную дверь, и Руслан попал в другой мир.

Стены маленькой комнаты, исключая дверной и оконный проемы, сплошь до потолка заставлены книгами, кореньями, банками, мешочками. Посредине — круглый стол без скатерти, на котором лежат две стопки ученических тетрадей. Одна чистая, другая исписанная. Между ними — раскрытая, наполовину заполненная крупными старческими каракулями. Березовый чурбак вместо стула. У окна, под лимонным деревом — топчан. Запахи леса и библиотеки. Из окна, занавешенного золотыми тропическими плодами, виден сугроб, осыпанный пеплом, и изнанка глухого забора.

— Кто это? — шепотом спросил Руслан.

— Сын, — громко ответил хозяин.

— Заболел?

— Нет. Просто лежит. Пятый год уже лежит. Программистом в РИВСе работал. Организацию закрыли. Невеста уехала. Пришел — лег. День лежит, другой лежит. Хватит лежать! Устал, говорит. Думали: полежит, пройдет. Нет, не встает. Чем больше ничего не делал, тем больше уставал. Я с ним разговаривал, старуха на него кричала — лежит, молчит, смотрит в потолок. Бриться перестал, зубы чистить перестал. Мыться перестал. Кроме хлеба и воды ничего не ест. Раз в неделю в туалет идет, штаны рукой держит. Резинка пять лет назад лопнула. Тапочки не надевает, сапоги не надевает. В грязь, в снег — босиком. А потом ложится с грязными ногами и смотрит в потолок.

— Понятно — депрессия. Лечить не пробовали?

— Если человек не хочет вылечиться, никто его не вылечит, — вздохнул народный целитель и пожаловался: — Одни лентяи в семье. Прямо сонное царство.

— А сколько ему лет?

— Тридцать три.

Руслан смотрел через стеклянную дверь на бородача, достигшего возраста Христа, гадая о смысле великого лежания, пятилетнего изучения трещинок на потолке.

— По чайной ложке на стакан кипяченой воды три раза в день, — протянул ему баночку Мухамеджанов. — Ты тоже пей. Бледный очень. Не помешает. Курить бросай.

Неприлично заглядывать в чужие рукописи, но Руслан не удержался:

— Мемуары?

Лицо старика осветилось озорной иронией.

— Гении не должны оставлять мемуаров. Их жизнь должна оставаться тайной, как у Гомера и Шекспира. У великих нет биографий, только дела. Полезную книгу хочу написать, — целитель перестал улыбаться и, тяжело вздохнув, разъяснил: — Какие человек за свою жизнь ошибки делает, по годам — с рождения до смерти. Неправильно живем, много ошибок делаем, а потом детям как мудрость передаем. Много у человечества заблуждений накопилось.

Руслан почесал нос, пытаясь скрыть улыбку. Его развеселила забавная затея неукротимого старика из захолустья исправить пороки всего человечества.

— Книгу сейчас трудно издать, — сказал он, — разве только за свой счет.

— Сейчас не нужна, потом пригодится, — ответил Мухамеджанов с грустным оптимизмом, — хорошее дело не пропадает. Тяжело идет. Мысли есть, а дара слова нет, — и неожиданно рассердился: — Неужели так трудно правильно спать, правильно есть, правильно ходить, правильно одеваться, правильно говорить, работать без спешки, с удовольствием? Не умеем работать. Через силу работаем, по нужде. Надрываемся, сами себя камчой подстегиваем, загоняем. А кто совсем работать не любит, в начальники выбивается. Чтобы мешать тем, кто умеет работать.

Они вышли на крыльцо. В тесном дворике, как арестант на прогулке, ходила по кругу красная корова. Старушка стояла в центре и, вращаясь вокруг собственной оси, направляла ее хворостиной. Хозяин цыкнул на пса. Тот с недоумением посмотрел на него и лег. Но рычать не перестал. Утробные звуки сотрясали волкодава-чревовещателя, словно на холостых оборотах работал трактор.

Руслан попрощался, но у калитки остановился.