Звать меня Кузнецов. Я один.

(«Литературная газета», 1979, 21 февраля).

Красухин Геннадий Григорьевич (р. 1940) — критик и литературовед. С 1967 по 1993 год он работал в «Литературной газете». Как учёный Красухин занимался в основном Пушкиным.

Мы теряем ощущение масштабов и потому, что, охотно клянясь традициями, воспринимаем их слишком абстрактно. Поминаем всуе: Кузнецов «продолжает Тютчева», — что ж, поверю на слово, потому что сам это вижу не очень ясно; зато в глаза лезет обилие эклектики. Да, и Тютчев, и Баратынский, но и Есенин, и Клюев, и ранний Заболоцкий, явно отпечатавшийся в поэме «Женитьба». И мартыновские поэмы, на фоне которых, порою сливаясь с ними, существуют «Змеи на маяке».

Станислав Рассадин

(«Литературная газета», 1979, № 12).

Рассадин Станислав Борисович (1935–2012) — критик. Это он придумал и ввёл в обиход термин «шестидесятники». В советское время его считали диссидентом. Но это не соответствовало истине. «На этом поприще, — писал критик в 1998 году, — мои подвиги мизерны: два-три письма протеста, по-тогдашнему „подписантство“».

Кузнецов — поэт крайностей и преувеличений. Мысли его не столько оригинальны, сколько выражены с необычайной категоричностью, иногда думается, что Кузнецов хочет не убедить, а эпатировать, поставить в тупик, чуть ли не оскорбить того, кто не приемлет содержание или даже форму его высказываний. <…>

Кузнецов остро переживает исторические трагедии России. Их мрачную тяжесть постоянно несёт он на своих плечах. И стихи его часто проникнуты мрачным колоритом.

Трагизм русской истории Кузнецов видит в том, что Россия постоянно изнемогает под натиском врагов внешних, а то и внутренних. Образ врага постоянно сопутствует образу России в поэзии Кузнецова. Борьба эта гиперболична, почти космична. Кузнецов не видит трагизма истории в факторах социальных, экономических и политических, т. е. тех, которые создают движение истории и которые вольны изменить современное общественное устройство России. Мрачная неподвижность царит в истории Кузнецова.

Давид Самойлов

Из записей конца 1970-х годов.

(Опубликовано в журнале «Новый мир», 2010, № 6).

…Поскольку Ю. Кузнецов хоть и действительно поэт «глобального» и даже «космического» мышления, но всё-таки и он далеко ещё не Достоевский нашей поэзии.

Юрий Селезнёв

1979 год.

Поэзия Ю. Кузнецова противостоит созерцательному пейзажу, бытовым зарисовкам, метафорическим украшениям не потому, что он ведёт с ними полемику. Он по крови, по своей жизненной сути иной. И на чисто литературной почве его переспорить нельзя. Трудно обуздать его примерами «из классики». Он вправе сослаться на своё жизненное положение, на те опосредования и внутренние импульсы, которые побуждают его писать так, а не иначе.

Адольф Урбан

(Из статьи критика «Видеть то, что за стихами», «Литературное обозрение», 1979, № 11).

Урбан Адольф Адольфович (1933–1989) — ленинградский критик, который занимался в основном поэзией.

Первая встреча с поэзией Юрия Кузнецова поражает. Такого диковинного взгляда на мир ни у кого не встретишь. Во всей мировой лирике. Голос поэта исключительно своеобразен. Даже — в тех стихотворениях, где слышно явное дыхание Тютчева, Рубцова, а то и… Киплинга! По любому стихотворению, даже подчас по любой строчке сразу определишь автора: — это Кузнецов. Конечно, нельзя нарочно стать ни на кого не похожим. Для своеобразия поэзии необходимо своеобразие души поэта. Поэзия Юрия Кузнецова таинственна, она полна загадок. Иногда в ущерб творчеству талантливого человека, чисто русского по своей сути. Нередко он старается во что бы то ни стало быть оригинальным, пускай и своими, только ему присущими средствами… Если же передержки происходят без намерения, — тем хуже. Хотя в — этом недостатке есть доброе зерно: можно предположить, что талант Кузнецова ещё не до конца устоялся, от него мы вправе ждать новых порывов, таких же неожиданных, но исходящих из души без насилия.

Виктор Лапшин

г. Галич. Костромская область Конец 1970-х годов (?).