Зверь-из-Ущелья

Не станет же лестриец проверять?

Я вдруг представила в красках, как может выглядеть это самое проверяние. Фантазия нарисовала всё это так явно, что я даже почувствовала чужое прикосновение к коже. Там, где так неровно застучало-заколотилось сердце.

А руки у него наверняка закалены в боях. Такие переломят, как тростинку. Закатанные до локтей рукава открывали развитые предплечья с дорожками вен. Идеальные, словно над ними поработал резчик по камню.

Если сравнивать Реннейра и брата, то Орм тоже сильный здоровый мужчина, но у него руки-кувалды, и сам он похож на кузнечную заготовку. А этот – до блеска отполированный клинок.

Говорят, люди равнин всё время сражаются. Говорят, они губят всё, к чему прикоснутся.

– Почему ты так странно смотришь? – спросил с усмешкой.

– Как смотрю?

– Так, будто я – сундук с самоцветами.

Кровь ударила в лицо, и щёки запунцовели.

Как-как? Сундук с самоцветами? Это значит... с алчным блеском в глазах? С желанием запустить руки и сжимать в горстях блестящие камни, наслаждаясь гладкостью и безупречностью формы?

О, Матерь Гор. Вот позорище!

– Я не настолько люблю самоцветы... Точнее, люблю... но не больше людей.

Мысли путались, а язык молол чушь. Но чужак не смеялся, только смотрел внимательно. Так мы и застыли друг напротив друга, разделённые полосой лунного света – глаза в глаза.

Слышит ли он, как зазвенел воздух между нами? Как в глубине земли задрожали ветви священного древа, а по венам потекло плавленое серебро – обжигающе горячее.

Волшебство момента было столь хрупким, что казалось, любой звук сотрёт его без следа. Даже ветер задержал дыхание, и звёзды перестали моргать. Ночь сомкнула усталые веки, оставив нас только вдвоём.

– Как тебя зовут? – он нарушил молчание первым.

– Рамона. Из дома Алого Камня.

Реннейр дёрнул краешком рта, будто хотел что-то сказать, но передумал. Опустился на камень и упёр локти в колени.

– Значит, Рамона, – из уст этого человека моё имя прозвучало по-особенному. – И всё-таки, почему я здесь?

– Я ведь говорила, что не знаю.

Я, и правда, не знала. Даже догадок не было.

– Я не искатель, у меня нет власти проходить сквозь врата. Я хочу узнать ответ на свой вопрос.

Да что он заладил! В груди заворочалась злость. На свою оплошность, на его любопытство. На то, что вдруг оказалась беспомощной, как котёнок.

– Если бы я знала, я бы ответила!

– Может, ты не отдаёшь себе отчёта в том, что ты хотела, чтобы я последовал за тобой?

Он что издевается? Точно! У него это на лице написано. Вот только меня муштровала Матушка Этера, я без боя не сдамся!

– Ну и самомнение у тебя, чужак. Ты думаешь, я настолько легкомысленна, чтобы...

О, да, легкомысленна – не то слово. И легковерна.

– ...чтобы пожелать оказаться наедине с мужчиной?

А почему бы и нет? – внутренний голос, кажется, в сговоре с ним. Зудит, как назойливая муха.

– ...ночью, вдали от всех... – воздуха не хватало. Приходилось жадно глотать его, чтобы закончить фразу. – Чтобы он...

Чтобы что?..

Лестриец никак не желал опускать свой звериный взгляд и сбивал с праведного пути.

Всё вокруг казалось небывалым: этот странный возмутительный разговор, тихая ночь, укрывшая горы синей вуалью – она глушила все звуки, кроме наших голосов и дыхания. Словно не осталось никого кроме нас – дети разных миров осторожно, нащупывая брод, пытались сблизиться и понять друг друга. Но сталкивались и разлетались, как камни.

А потом Реннейр шагнул ко мне.

***

– Ты не похожа на других искателей.

Я Бездна знает где в компании чужачки, но, вопреки её глупой попытке сбежать и бросить меня здесь, не видел угрозы. Отнёсся к ней не как к части закрытого народа, презирающего нас и смотрящего с высоты неприступных гор, как на копошащихся в мусорной куче муравьёв. На презренных детей равнин, утративших магию навечно.

Пожалуй, сейчас я воспринимал её просто как женщину. Растерянную, смущённую, но за робостью которой скрывалась неуёмная жажда познания. И жажда эта была хорошо мне знакома.

– Да, я немного странная. Отец говорит, моя бабушка была упрямой и непокорной. Я в неё пошла, – и Рамона коснулась волос, собрала их двумя руками, плавным жестом перекинула на грудь. Прошлась пальцами по всей длине. – Жаль, что она умерла ещё до моего рождения.

Я поймал себя на том, что с жадностью смотрю, как открывается шея и ключицы шея, как антримка перебирает локоны...

– ...думаю, мы бы с ней поладили.

Каковы они на ощупь? Наверняка мягкие, гладкие и пахнут цветами и мёдом.

– Значит, ты тоже упрямая? И непокорная?

...и как красиво огненные пряди смотрелись бы в горсти.

Дыхание перехватило, словно горло сжали стальные тиски. О чём я, дери меня Отец всех Равнин, сейчас думаю? Явно не о том, о чём следует. Сам ведь недавно ворчал на Варди за дурацкие намёки.  Лицемер ты, Ренн. Как говорит брат – грязное пятно на династии.

– Ты и так узнал обо мне слишком много, – она вновь подняла свои внимательные, проникающие в душу глаза.

Увидеть бы её при свете дня. Это сейчас, когда ночь опустилась на горы, всё выглядит слишком чувственным и не в меру таинственным, а старые правила и запреты отходят в туман.