Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

-- Война не закончилась. Спор на войне - мятеж. Мятеж на войне - смерть. Не надо спорить. Алу, мальчик мой, продолжай.

При грабеже убитых на бывшем левом фланге орды споров не возникает - вид всадников Салмана убеждает сразу. Заляпанные кровью железные личины людей и коней, ошмётки примёрзшего, прилипшего мяса на доспехах и попонах... Когда высоченная нечеловеческая - без лица, фигура тянет свой, нечеловечески длинный, палаш из ножен и сверху, с седла одним ударом от плеча до паха разваливает стоящего перед ним пешего противника...

"Из одного я сделал двух".

Раза хватило.

А вот справа стрельцов Любима обижать начали. Парни спустились подобрать свои стрелы. Ну, и прихватить полезное.

Начинается толкотня и крики. К месту ссоры сбегаются, вопя, и размахивая топорами, группки эрзянских воинов.

Они из разных родов, но крик:

-- Бей жидов! Спасай Россию!

Э-э-э... Как-то мои познания в средневековом эрзянском... Но эмоции - понятны.

В смысле:

-- Бей стрелочников, спасай Эрзянь Мастор!

объединяет всех.

Чужаков надо бить. Ксенофобия - обязательное свойство человеческих стай. Особенно - упившихся своей и чужой кровью.

И вдруг всё стихает: из Земляничного ручья вылезает Курт. Яростно отряхивается. Вовсе не земляникой. Снег вокруг густо покрывается россыпью красных пятен - в воде полно крови. Человеческой и конской. Адский зверь разбрызгивает по земле кровавую сыпь. След страшной болезни. Хорошо различимый в жёлтом свете больной луны.

Настрой - сбит. Выпученные глаза одуревших ксенофобщиков возвращаются в глазницы. Поехали дальше.

Я уже рассказывал о том чувстве страшной усталости, опустошённости, отвращения к товарищам, ко всякому звуку или движению, которое охватывает бойца после серьёзного боя? Вот и я, вроде бы ничего не делал, просидел всю битву на пенёчке в сторонке на горушке. Чисто наблюдатель. А чувство - будто по всему телу черти горох молотили. И по душе - аналогично.

Первая волна мародёрства, когда сотни бойцов с засеки кинулись на поле, прошла довольно быстро.

Отдельные группки ковырялись по полчищу до утра, какие-то умники пытались даже коней свежевать. В принципе, конская шкура - вещь полезная, дорого стоит. Но кто тащить будет?

По бивуаку метался наш новый "завхоз". Всё пытался понять - что почём можно менять? Приставал с вопросами. Это что - тоже моя забота?!

-- Вот, гля, вот луки ихние притащили, вот гля, ну совсем же целые!

-- Отдать. На кой чёрт нам чужие луки, когда мы свои лучше делаем?

Бестолковый мужик. Вот с Николаем - никаких вопросов не было бы. А с этим...

***

Эх, как бы мне такого найти как Сидор Ковпак? "Дед" был из приказчиков, в Первую мировую получил два "георгия", служил у Чапая начальником трофейной части. Поставил "в строй" десяток трофейных броневиков и красный "паккард" для раненного в бедро Чапаева. В 1942 обоснованно вбросил в партизанские массы один из самых дерзких слоганов: "На иждивении у Гитлера!". А его тактика, столь неожиданная у "завхоза"? С непрерывным движением, с дальними и ближними рейдами.

Впрочем, был бы у меня такой "завхоз" - я бы его сразу командиром поставил.

***

Пойду-ка я лучше "в штаб", к Вечкензе.

Только подхожу к его... вигваму - оттуда выкатываются два... кудати. Вроде бы. Хотя, может, и азоры. Но не панки. Вцепились друг другу в волосы, в бороды и орут.

Рядом часовой. Сидит. Копьём щёку подпёр - дремлет.

-- Это что такое?

-- А... доспех подханка не поделили. Вот и сцепились.

-- Ссора в лагере? Ай, как не хорошо. А что ж не пресекаешь?

-- А... ну их. Деды домов...

Зачем я целыми днями "огрызки" на спине таскаю? - Вот для этого.

Достал, спорщиков зарезал. Часовой проснулся, стал копьём на меня с перепугу махать. На крик ещё народ выскочил.

-- Воевода! Итить перемать! Ты чего наделал?! Ты почто добрых кудатей порезал?!

-- Вашу работу сделал. Было уговорено: в походе ссор не устраивать. Было? Они ссориться стали. Уговор нарушили. За это смерть. Было уговорено, что добычу делить после похода? Поход не закончен, они делят. Опять измена. Вопросы есть?

"У матросов - нет вопросов". У эрзя - тоже. На шум, на громкие слова, на истерику - ещё сорваться могут. На серьёзное рукомашество... выдохлись все.

Самород из вигвама высунулся, рукой машет, зовёт. Внутри сидит на лежанке полуголый Вечкенза, чуть прикрытый какими-то шкурами. Характерные синие полосы по телу. Доспех - сабельный удар выдержал. Но били сильно - поддоспешник от синяков не спас.

Смотрит остановившимися глазами в огонь, лязгает зубами и дрожит.

-- Эта... ну... а нету у тя... огненной воды? А? Хоть чуток?

Почему-то, ребяты, я такой поворот предвидел. Целая фляжка с собой.

Разлили, дёрнули. Вечкенза сидел, смотрел на огонь, молча дёргал губами. Гримасничал как-то наискосок... Потом брык - на бок.