Звереныш

Щенок стал вдруг легким, как пушинка, и взвихрившимся ветерком его понесло по длинной, узкой пещере к выходу, к светлому пятну, за которым Адруса ждали радость, счастье – он знал это наверняка. Было так хорошо, так славно, так радостно, как никогда в жизни!

Ослепило светом, и Адрус вдруг оказался дома, в большой светлой кухне, возле окна, за столом, где он обедал с отцом и матерью. Родители были уже здесь. Они сидели на стульях с высокими спинками, смотрели на сына и улыбались, будто хотели сказать что-то приятное, что-то такое, что обрадует Адруса. И молчали.

– Почему вы молчите? – удивился Щенок, остановился перед родителями и оглянулся по сторонам. – А почему очаг не разожжен? Мы сегодня будем ужинать? Я так проголодался, мама! Мама, ты чего молчишь? Папа?

– Мы умерли, сынок. – Мать посерьезнела, потом снова улыбнулась. – Ты не переживай, нам хорошо здесь!

– Нам хорошо! – эхом повторил отец. – Держись, сынок. Никто не умирает насовсем. Мы с тобой обязательно встретимся. Обязательно, обещаю. Ты же помнишь – я всегда выполняю свои обещания! Помнишь?

– Помню, папа… – Адрус был растерян. Он не понимал, где и почему тут находится, почему отец и мать говорят ему, что умерли. Он забыл ту, другую жизнь, не хотел ее вспоминать. И не хотел возвращаться назад.

– Подойди ко мне. – Мать встала и раскрыла объятия. Адрус обнял маму, и вдруг оказалось, что она одного с ним роста!

– Ты вырос, сынок, – улыбнулся отец, протянул руку и потрепал Адруса по голове. – Лохматый! Как щенок…

При этих словах у Адруса почему-то заболела голова, руки, все тело прошило болью. Он сосредоточился и отбросил боль. Отстранился от матери и обнял отца. Крепкие плечи, могучие, сильные руки… воин! Настоящий воин!

– Сынок, тебе пора возвращаться. – Отец взял Адруса за плечи, заглянул в глаза, и Щенок вдруг понял – сейчас они расстанутся, и, возможно, очень, очень надолго. Может, навсегда.

– Сынок, сейчас ты забудешь, что видел нас. Однако когда придет та минута – вспомни. И не забывай, что ты рост. Ты должен выжить! Должен, во что бы то ни стало! Весь мир будет против тебя, но ты устоишь. Потому что ты – мой сын! Наш сын!

– Наш сын! – повторила мать. – Помни, ты рост! Свободный человек! И никто не может сделать тебя рабом! А если попытается – пожалеет! А теперь тебе пора, сын.

– Пора, сынок! – кивнул отец и легонько подтолкнул Адруса назад, туда, где в стене вдруг появилось черное отверстие. Адрус хотел что-то сказал, крикнуть: «Я не хочу! Я останусь здесь!» Но его завертело, как в водовороте, и понесло сквозь тьму, к боли, страху, к той жизни, которую он не хотел.

* * *

– Живой?

– Живой. Дышит. О! Застонал! Очнулся! Крепкий звереныш…

– Он в глотку не вцепится?

– Бу! Страшно?! Аха-ха-ха! Напугался!

– Дурак! Я серьезно. Вдруг вцепится?! Он Лергена порвал!

– Грузи его на тележку и не дури. Парни, взялись, аккуратно… к лекарю. Поехали! Да не вывалите… на кресте не сдох, а вы об мостовую убьете! Да потише, демоны вас забери!

Грохот окованных железом колес, толчки, скрип двери…

– Так… аккуратно берем… Мастер, куда его?

– На стол кладите. Все, пошли вон отсюда! Пошли, пошли! Натоптали тут, скоты!

– Так дождь же!

– Да вы всегда грязь найдете… вон, вон отсюда сказал!

Лекарь дождался, когда парни выйдут из лекарской, и подошел к Щенку, наклонился над ним и вгляделся в распухшее лицо, испачканное кровью. Постоял, взял руку парня, послушал пульс. Тот был ровным, хотя и слабым. Дондокс удивленно покачал головой, выпятил губы в удивленной гримасе, тихо бросил в пространство:

– Ничего-то мы не знаем! Ни-че-го! Человек – самое неизученное существо в мире! А мы… мы – дикари!

– Ты сам с собой разговариваешь, мастер? – раздался голос за спиной, и лекарь вздрогнул, обернулся, покраснел, недовольно фыркнул, глядя Вожаку в невозмутимое лицо.

– Ну сколько раз я тебе говорил – не подкрадывайся! Когда-нибудь мое сердце не выдержит, и я умру прямо тут, у тебя в ногах! И будешь ты искать себе нового лекаря! И замечу – он будет не так силен, как я, и не так всепрощающ! Нет, когда-нибудь я плюну на вашу демонову школу, займусь только своей практикой и забуду как дурной сон дурацкий плац и ваши каменные рожи!

– Чего ты так разбушевался? – миролюбиво сказал Лаган, слегка поджав губы от недовольства таким явным проявлением слабости. – Я не думал, что ты меня не услышал. Мне казалось, я так громко топал… Лучше скажи, что с парнем? Будет жить?

– Если вопрос философский – нет, не будет! ЭТО жизнью не назовешь! Жизнь – это совсем другое! Если ты о том, будет ли парень жить до тех пор, пока кто-нибудь его не угробит на дурацком задании ваших дурацких командиров, то да, будет. Сейчас я его оживлю, но ему нужно будет хорошенько поесть. До Ритуала осталось всего два дня. Даже меньше. Если он будет слаб – Ритуала не выдержит. Впрочем, этот, скорее всего, выдержит. Поражаюсь его живучести. Тут и взрослый давно бы сдох.