Зверобой, или Первая тропа войны

Оскорбление, нанесенное Сумахе, было принято как оскорбление целому племени, не столько, впрочем, из уважения к женской чувствительности, сколько из уважения к гуронскому народу. Сама Сумаха считалась такой же неприятной особой, как то растение, у которого она позаимствовала свое имя. Теперь, когда умерли два ее главных защитника — муж и брат, никто уже не старался скрыть свое отвращение к сварливой вдове. Тем не менее племя считало долгом чести наказать бледнолицего, который пренебрег гуронской женщиной и предпочитал лучше умереть, чем облегчить для племени обязанность поддерживать вдову и ее детей. Расщепленный Дуб понял, что молодым людям не терпится приступить к пыткам, и так как его старшие товарищи не обнаруживали ни малейшей охоты разрешить дальнейшую отсрочку, он вынужден был подать сигнал для начала адской работы.

Глава XXIX

Медведь не думал больше о цепях, О том, что псы порвут ему бока. Нетронутый олень лежал в кустах, Кабан не слышат щелканья кнута,

И тихо было все, и жизнь легка.

Лорд Дорсет[75]

У индейцев в таких случаях существует обычай подвергать самым жестоким испытаниям терпение и выдержку своей жертвы. С другой стороны, каждый индеец считает долгом чести не обнаруживать страха и казаться нечувствительным к физической боли. Индеец подстрекает врагов к самым страшным пыткам в надежде ускорить свою смерть. Чувствуя, что они не в силах больше переносить пытки, изобретенные такой дьявольской жестокостью, перед которой меркнут все самые адские ухищрения инквизиции, многие воины язвительными замечаниями и издевательскими речами выводили из терпения своих палачей и таким образом скорее избавлялись от невыносимых страданий. Однако этот остроумный способ искать убежища от свирепости врагов в их собственных страстях был недоступен Зверобою вследствие его особых понятий об обязанностях человека. И он твердо решил лучше все вынести, чем опозорить себя.

Как только вожди решили начать пытки, несколько самых смелых и самых проворных молодых ирокезов выступили вперед с томагавками в руках. Они собирались метать это опасное оружие, целя в дерево по возможности ближе к голове жертвы, однако с таким расчетом, чтобы не задеть ее. Это был настолько рискованный опыт, что только люди, известные своим искусством обращаться с томагавком, допускались к этому состязанию, иначе преждевременная смерть пленника могла внезапно положить конец жестокой забаве.

Пленник редко выходил невредимым из этого испытания, даже если в нем участвовали только самые опытные воины; гораздо чаще в результате плохо рассчитанного удара наступала смерть. На этот раз Расщепленный Дуб и другие старые вожди не без основания опасались, как бы воспоминание о судьбе Пантеры не подстрекнуло какого-нибудь сумасбродного юнца покончить с победителем тем же способом и тем же оружием, от которого погиб ирокезский воин. Это обстоятельство само по себе делало пытку томагавками исключительно опасной для Зверобоя.

Впрочем, казалось, что все юноши, приступившие теперь к состязанию, старались показать свою ловкость, а не отомстить за смерть товарищей. Они были возбуждены, но отнюдь не свирепы, и Расщепленный Дуб надеялся, что удастся спасти жизнь пленнику, когда молодежь удовлетворит свое тщеславие.

Первым вышел вперед молодой человек по имени Ворон, еще не имевший случая заслужить более воинственное прозвище. Он отличался скорее чрезмерными претензиями, чем ловкостью или смелостью. Те, кто знал его характер, считали, что пленнику грозит серьезная опасность, когда Ворон стал в позицию и поднял томагавк. При всем том это был добродушный юноша, помышлявший только о том, чтобы нанести более ловкий удар, чем его товарищи. Заметив, что старейшины обращаются к Ворону с какими-то серьезными увещаниями, Зверобой понял, что у этого воина довольно неважная репутация. В самом деле, Ворону, вероятно, совсем не позволили бы выступить на арене, если бы не уважение к его отцу, престарелому и весьма заслуженному воину, оставшемуся в Канаде. Все же наш герой полностью сохранил самообладание. Он решил, что настал его последний час и что нужно благодарить судьбу, если нетвердая рука поразит его прежде, чем начнется пытка.