Зверобой, или Первая тропа войны

— Вот моя библия, Юдифь! — сказала Гетти торжественно. — Правда, я больше не могу читать; что-то делается с моими глазами: ты кажешься мне такой тусклой, далекой, и Непоседа тоже, когда я гляжу на него; право, никогда бы не поверила, что Гарри Марч может казаться таким тусклым. Какая причина, Юдифь, что я так плохо вижу сегодня? Мать всегда говорила, что у меня самые лучшие глаза во всем нашем семействе. Да, это правда… Ум у меня слабый, люди называли меня наполовину помешанной, но глаза очень хорошие…

Юдифь зарыдала снова; на этот раз никакое себялюбивое чувство, никакая мысль о прошлом не примешивались к ее скорби. Это была чистая, сердечная печаль, вызванная любовью к сестре. Она радостно пожертвовала бы собственной жизнью, лишь бы спасти Гетти. Однако это было не в человеческой власти, и ей оставалось только горевать. В эту минуту Уэрли вернулся в каюту, повинуясь побуждению, которому не мог противиться, хотя и чувствовал, что с великой радостью навсегда покинул бы американский континент. Вместо того чтобы остаться у двери, он теперь так близко подошел к ложу страдалицы, что очутился прямо у нее перед глазами. Гетти еще не потеряла способность различать крупные предметы, и взор ее устремился прямо на него.

— Не вы ли тот офицер, который прибыл сюда с Непоседой? — спросила она. — Если так, то все мы должны поблагодарить вас, потому что хотя я и ранена, все остальные спаслись. Значит, Гарри Марч рассказал вам, где нас найти и как сильно мы нуждаемся в вашей помощи?

— Весть о появлении индейцев принес нам курьер дружественного племени, — ответил капитан, радуясь случаю облегчить свои чувства подобием дружеской беседы. — И меня немедленно послали отрезать им путь. Разумеется, вышло очень удачно, что мы встретили Гарри Непоседу, как вы называете его, так как он служил нам проводником; к счастью также, мы скоро услышали выстрелы, — как я теперь узнал, это просто стреляли в цель, — потому что они не только заставили нас ускорить наш марш, но и привели нас именно туда, куда следовало. Делавар увидел нас на берегу, если не ошибаюсь, в подзорную трубу. Он и Уа-та-Уа, как зовут его сквау, оказали нам большую услугу. Право, это было весьма счастливое совпадение обстоятельств, Юдифь.

— Не говорите мне больше о счастье, сэр! — хриплым голосом ответила девушка, снова закрывая лицо руками. — Для меня весь мир полон скорби. Я хотела бы никогда больше не слышать о ружьях, о солдатах и вообще о людях.

— Разве вы знакомы с моей сестрой? — спросила Гетти, прежде чем смущенный офицер успел собраться с мыслями для ответа. — Откуда вы знаете, что ее зовут Юдифь? Вы правы, потому что у нее действительно такое имя. А я Гетти, и мы обе дочери Томаса Хаттера.

— Ради всего святого, милая сестрица, ради меня, любимая Гетти, — воскликнула Юдифь умоляюще, — не говори больше об этом!

Гетти, как видно, была удивлена, но, привыкнув повиноваться, прекратила свой неуместный и мучительный допрос капитана Уэрли. Ум ее обратился к будущему, в значительной мере потеряв из виду сцены прошлого.

— Мы недолго пробудем в разлуке, Юдифь, — сказала она. — Когда ты умрешь, тебя тоже принесут и похоронят в озере рядом с матерью.

— Жаль, Гетти, что я уже давно не лежу там!

— Нет, Юдифь, это невозможно: только мертвый имеет право быть похороненным. Грешно было бы похоронить тебя или тебе самой похоронить себя, пока ты еще жива. Когда-то я хотела похоронить себя, но бог удержал меня от этого греха.

— Ты… ты, Гетти Хаттер, думала о таком деле? — воскликнула Юдифь, глядя на сестру в неописуемом изумлении, ибо она хорошо знала, что из уст Гетти не выходило ни одного слова, которое не было бы безусловной правдой.

— Да, Юдифь, — ответила умирающая девушка с покорным видом провинившегося ребенка. — Но я надеюсь, что бог простит мне это прегрешение. Это случилось вскоре после смерти матери; я чувствовала, что потеряла своего лучшего друга на земле, и, быть может, даже единственного друга. Правда, Юдифь, ты и отец были очень ласковы со мной, но ведь я слабоумная. Я знала, что буду вам только в тягость; кроме того, вы так часто стыдились такой сестры и дочери. А очень тяжело жить на свете, когда все смотрят на тебя свысока. Вот я и подумала, что если мне удастся похоронить себя рядом с матерью, я буду чувствовать себя гораздо счастливее в озере, чем в хижине.

— Прости меня, прости меня, дорогая Гетти! На коленях умоляю тебя о прощении, милая сестрица, если какое-нибудь мое слово или поступок внушили тебе эту безумную, жестокую мысль!

— Встань, Юдифь. На коленях ты должна стоять перед богом, а не передо мной. Совершенно так же я чувствовала себя, когда умирала моя мать. Я вспомнила все, чем огорчала ее, и готова была целовать ее ноги, умоляя о прощении. Вероятно, так чувствуешь всегда рядом с умирающими; хотя теперь, думая об этом, я не помню, чтобы испытывала такие чувства, когда умирал отец.