Зверобой, или Первая тропа войны

Наружность у Гетти была приятная: она казалась смягченной и более скромной копией своей сестры. Внешнего блеска, свойственного Юдифи, у нее не было, зато спокойное, тихое, невинное выражение ее кроткого лица подкупало каждого наблюдателя; и лишь очень немногие, поглядев на эту девушку, не проникались к ней глубоким сочувствием. Лицо Гетти было лишено живых красок; бесхитростное воображение не порождало у нее в мозгу мыслей, от которых могли бы зарумяниться ее щеки: добродетель была настолько присуща ей, что, казалось, превратила кроткую девушку в существо, стоявшее выше обычных человеческих слабостей. Природа и образ жизни сделали Гетти простодушным, наивным, бесхитростным созданием, а провидение защитило ее от порока ореолом нравственного света.

— Вы Гетти Хаттер? — сказал Зверобой, как бы бессознательно обращаясь с этим вопросом к самому себе. Он говорил таким ласковым тоном, что, несомненно, должен был завоевать доверие девушки. — Гарри Непоседа рассказывал мне о вас, и я знаю, что вы совсем дитя.

— Да, я Гетти Хаттер, — ответила девушка низким приятным голосом. — Я — Гетти, сестра Юдифи Хаттер и младшая дочь Томаса Хаттера.

— В таком случае, я знаю вашу историю, так как Гарри Непоседа много говорил о вас. Вы большей частью живете на озере, Гетти?

— Конечно. Мать умерла, отец ушел к своим ловушкам, а Юдифь и я сидим дома. Как ваше имя?

— Легче задать этот вопрос, чем ответить на него. Я еще так молод, а уже носил больше имен, чем некоторые величайшие вожди в Америке.

— Но ведь вы не бросаете одного имени, прежде чем честно заслужите другое?

— Надеюсь, что нет, девушка. Мои прозвища я получил по совершенно естественным поводам и думаю, что то, которое я ношу нынче, удержится недолго, так как делавары редко дают человеку постоянную кличку, прежде чем представится случай показать себя в совете или на тропе войны. Мой черед еще не настал. Во-первых, я не родился краснокожим и не имею права участвовать в их советах и в то же время слишком ничтожен, чтобы моего мнения спрашивали знатные люди моего собственного цвета кожи. Во-вторых, война еще только началась — первая за всю мою жизнь, и до сих пор еще ни один враг не проникал настолько далеко в колонию, чтобы его могла достать рука даже подлиннее моей.

— Назовите мне ваши имена, — продолжала Гетти, простодушно глядя на него, — и, быть может, я скажу вам, что вы за человек.

— Не отрицаю, это возможно, хотя и не всегда удается. Люди часто заблуждаются, когда судят о своих ближних, и дают им имена, которых те ничуть не заслуживают. Вы можете убедиться в этом, если вспомните имена мингов, которые на их языке означают то же самое, что делаварские имена, — по крайней мере, так мне говорили, потому что сам я мало знаю об этом племени, — но, судя по слухам, никто не может назвать мингов честными, справедливыми людьми. Поэтому я не придаю большого значения именам.

— Скажите мне все ваши имена, — серьезно повторила девушка, ибо ум ее был слишком прост, чтобы отделять вещи от их названий, и именам она придавала большое значение. — Я хочу знать, что следует о вас думать.

— Ладно, не возражаю. Вы узнаете все мои имена. Прежде всего я христианин и прирожденный белый, подобно вам, и родители дали мне имя, которое переходит от отца к сыну, как часть наследства. Отца моего звали Бампо, и меня, разумеется, назвали так, а при крещении дали имя Натаниэль, или Нэтти, как чаще всего и называют меня…

— Да, да, Нэтти и Гетти! — быстро прервала его девушка и, снова улыбнувшись, подняла глаза над рукодельем. — Вы Нэтти, а я Гетти, хотя вы Бампо, а я Хаттер. Бампо звучит не так красиво, как Хаттер, не правда ли?

— Ну, это дело вкуса. Я согласен, что Бампо звучит не очень величественно, и все же многие люди прожили свою жизнь с этим именем. Я, однако, носил его не очень долго; делавары скоро заметили, или, быть может, им только показалось, что я не умею лгать, и они прозвали меня для начала Прямой Язык…

— Это хорошее имя, — прервала его Гетти серьезно и степенно. — А вы мне говорите, что имена ничего не значат!

— Этого я не говорю, так как, пожалуй, заслужил это прозвище, и ложь не так хорошо удается мне, как некоторым другим. Но немного спустя делавары увидели, что я скор на ноги, и прозвали меня Голубь, потому что, как вы знаете, у голубя быстрые крылья и летает он всегда по прямой линии.

— Какое красивое имя! — воскликнула Гетти. — Голуби — милые птички.

— Большинство существ, созданных богом, хороши по-своему, добрая девушка, хотя люди часто уродуют их и заставляют изменять свою природу и внешность. После того как я некоторое время служил гонцом, меня начали брать на охоту, решив, что я проворнее и скорее нахожу дичь, чем большинство мальчиков. Тут прозвали меня Вислоухим, потому что, как они говорили, у меня собачье чутье.

— Это не так красиво, — ответила Гетти. — Надеюсь, вы недолго носили это имя?