Зверобой

— Одним злом меньше, Чингачгук, — продолжал Зверобой, — но не забудь, что у этой птицы остались теперь без пищи птенцы. Если бы честное слово не принуждало меня возвратиться к мингам на верную смерть, я бы непременно отыскал орлиное гнездо, хотя бы привелось для этого целый месяц лазить по деревьям.

— Эти слова делают вам честь, Зверобой, — заметила Гэтти, — и я очень рада, что вы раскаиваетесь в бесполезном убийстве.

— Правда ваша, добрая Гэтти! Я это особенно чувствую теперь, когда сочтены минуты моей собственной жизни.

Затем молодой охотник вышел из ковчега и молча сел на платформе. Солнце уже поднималось к зениту, и это обстоятельство заставило его подумать о приготовлениях к отъезду. Заметив намерение своего друга, могикан и Вахта поспешили приготовить для него лодку.

— Настал час разлуки, — сказал Зверобой, когда все сгруппировались вокруг него, — и я должен оставить моих лучших друзей. Часто я думал, что бывают минуты, когда наши слова производят особенно глубокое впечатление. Вот почему я хотел бы каждому из вас дать совет, вероятно, последний в моей жизни. К вам прежде всего обращаюсь, Юдифь и Гэтти: пойдемте со мною в ковчег.

Чингачгук и Вахта остались на платформе; обе сестры последовали за охотником.

— Гэтти может выслушать ваши наставления на берегу, — сказала Юдифь торопливо, — я хочу, чтобы она отправилась вместе с вами.

— Будет ли это благоразумно, Юдифь?

— Что вы хотите этим сказать, Зверобой?

— Могут произойти такие вещи, которых лучше не видеть молодой девушке. Нет, уж лучше я поеду один, а Гэтти останется при вас.

— Не бойтесь за меня, Зверобой, — сказала Гэтти. — Ирокезы меня не тронут.

— Я убеждена, Гэтти, что тебе действительно нечего бояться, — сказала Юдифь, — и вот почему мне хочется, чтоб ты непременно отправилась в ирокезский лагерь с нашим другом. Это не повредит никому, и легко случится, что твое присутствие будет полезно для Зверобоя…

— Пусть будет так, как вы желаете, Юдифь, не станем об этом спорить. Ступайте же, Гэтти, готовьтесь к отъезду и дожидайтесь меня в лодке.

Оставшись одни, Юдифь и Зверобой молчали, пока Гэтти совсем не вышла из ковчега. Затем Зверобой заговорил спокойно:

— Не сразу, конечно, забываются слова умирающего друга, Юдифь! Я желал бы поговорить с вами с полною откровенностью, как родной ваш брат. Прежде всего я намерен обеспечить ваше спокойствие от ваших врагов. Их у вас два, и они всюду следуют по пятам вашей жизни. Первый враг ваш — красота, иногда опасная для молодой девушки более всякого минга. Берегитесь и будьте внимательны к самой себе, иначе язык низкого льстеца отравит вашу будущность. Времена года сменяются одно другим, природа умирает и вновь оживает; но не суждено возобновляться исчезнувшей красоте.

— Понимаю вас, Зверобой, — отвечала молодая девушка с такою скромностью, которая несколько изумила ее собеседника. — Но вы сказали только об одном враге. Кто же мой другой враг?

— Другой гораздо менее опасен, и, вероятно, будет легко побежден вашим рассудком. Но так как я уже заговорил об этом предмете, то надо мне окончить свою мысль. Первый враг ваш, как я сказал, — ваша необыкновенная красота; вторым врагом является то, что вы сами хорошо понимаете это свое преимущество. Опасность со стороны первого врага значительно будет увеличена, если…

Рыдания Юдифи прервали его слова. Зверобой испугался.

— Простите меня, Юдифь, — сказал он, — у меня были добрые намерения, и я вовсе не хотел до такой степени расстроить вас. Вот так-то и всегда бывает с дружбой! Либо не доскажешь чего-нибудь, либо слишком перескажешь. Все-таки я рад, однако, что дал вам этот совет, и вы не имеете права сетовать на человека, которого ожидает неминуемая пытка.

Юдифь перестала плакать, и лицо ее в эту минуту было так обворожительно, что Зверобой смотрел на нее с невольным восторгом.

— Довольно, Зверобой, — сказала она, — я воспользуюсь вашим уроком и не забуду ни одного вашего слова. Прощайте, мой милый друг!

И с этими словами, пожав руку молодому охотнику, она ушла в замок. Ее место заняла Вахта.

— Ты очень хорошо знаешь природу краснокожих, молодая девушка, — сказал Зверобой, когда Вахта приблизилась к нему робко и с покорным видом, — и, стало-быть, легко поймешь, что друг твоего жениха, по всей вероятности, беседует с тобой в последний раз. Немногое я хочу сказать тебе, но это немногое происходит оттого, что я слишком долго жил в твоем народе и освоился вполне с его обычаями. Женщина ведет трудную жизнь во всех странах; но судьба ее у краснокожих гораздо тяжелее, чем у белых людей. Впрочем, я уверен, Чингачгук едва ли способен сделаться тираном любимой женщины; но если облако покроет ваш вигвам, помни, что за ненастьем следует ведро.

— Бледнолицый брат мой очень умен. Вахта сохранит в своем сердце его мудрые слова.

— Желаю счастья тебе от всей души. Пошли ко мне Великого Змея.

Вахта не пролила ни одной слезы, оставляя своего друга, но в глазах ее сверкала твердая решимость, составлявшая поразительный контраст с обычной ее скромностью. Через минуту явился Чингачгук.