Звезда

Заглянул в родительскую спальню предупредить, что вернусь поздно, и застал идиллическую картину: оба – и мать и отец – дремали на диване, в обнимку. Вообще, странности их поведения почти вошли в привычку. Может, у них кризис среднего возраста или ещё что-нибудь в том же духе? Хотя, по идее, чудить полагается мне. Я ведь young adult. Слово «подросток» меня почему-то бесит: какое-то оно идиотское и звучит чуть ли не как диагноз. «Он бросил школу, сбежал из дома, избил бомжа, бомбанул киоск». – «Ах, какой ужас! Но почему?» – «Он – подросток». – «-a, тогда понятно». Будто подростковый возраст – синоним неадекватного поведения. Как же!

Голубевская жила на последнем, семнадцатом этаже. Точнее, на двух последних.

– Второй ярус у нас ещё в стадии ремонта, мы недавно эту квартиру купили, – сообщила она, заметив, что я уставился на винтовую лестницу в прихожей. Затем, одарив меня улыбкой Моны Лизы, добавила: – Молодец, что пришёл.

Выглядела она потрясно – в чёрных атласных шароварах и серебристой маечке с открытой спиной. Я аж присвистнул.

Вся компашка – отсутствовал только Дота – расположилась в огромной гостиной. Сидели кружком, прямо на полу, на белом длинноворсовом ковре, потягивая Asahi. В середине – чёрный столик на коротеньких ножках. Закуска соответствующая: суши да роллы. Я сразу приуныл. Потому что после тренировки проголодался так, что все внутренности выли. Дома перекусывать не стал, памятуя о вчерашней тележке Голубевской, доверху набитой продуктами. Так что я никак не рассчитывал нарваться на эти финтифлюшки, тем более японскую кухню не люблю абсолютно. Рису я всегда предпочту картошку. Сыру – колбасу. Морепродуктам – мясо. Про сырую рыбу и водоросли вообще молчу.

– У вас тут что, japan party?

– Ну, что-то типа того… – улыбнулась Голубевская.

– Предупреждать надо.

Улыбка тотчас угасла.

– Тебе не нравится?

– Не, всё супер. Но будет ещё лучше, если ты сделаешь мне бутер с колбасой.

– Наташка, на меня тоже сделай, – попросил Мальцев.

– И на меня, – присоединился Сачков.

Она засмеялась. Уплыла на кухню.

– Ничего вы не понимаете, – изрёк Яковлев, ловко цепляя палочками чёрно-белую загогулину. – Суши – это м-м-м… пища богов. Вот мы когда в Японии с предками были…

Слушать его я не стал, а решил осмотреться. Сунулся на кухню, где хозяйка нарезала копчёную колбасу.

– У тебя апартаменты ого-го! Устроишь экскурсию?

– А как же бутерброды?

– Ну а куда они денутся? – И я протянул ей руку.

Она чуть поколебалась, но взяла меня за руку. Пальцы у неё были холодные, почти ледяные, что странно – тепло ведь дома, даже жарко.

– Здесь папин кабинет, – она распахнула дверь в небольшую комнату с массивной мебелью под старину. Правда, я в таких вещах мало смыслю, может, и правда там был настоящий антиквариат.

– Там родители спят, а здесь живу я.

Её комната оказалась полной противоположностью отцовского кабинета. Сплошь чёрное стекло и металл. Тёмно-серый, с хаотичными разводами диван, и чуть светлее – шторы. Ковёр – под зебру. Обои белые, с чёрными абстракциями. Фото и постеры на стенах и те чёрно-белые.

– У тебя здесь прямо пятьдесят оттенков серого.

Голубевская хихикнула.

– А ты читал?

– Вот ещё!

Холодные пальцы в моей ладони потеплели. Она повернула ко мне лицо, так близко, что я почувствовал её дыхание. Мы замерли, глядя друг другу в глаза. Ещё бы секунда, и… Но в последний момент она отстранилась. Импульс стих.

– Да, мне нравится всё… монохромное.

Не спорю, впечатляло. Стильно. Модно. Но… малость смахивало на офис. Сразу вспомнилась Алёнкина комнатка – три метра вширь и столько же в длину. Старая мебель, красно-коричневый ковёр на стене и целый ворох мягких игрушек. Убогонько, конечно, а уютно. Невольно ощутил укол вины, но тут же вразумил себя: с какой стати? Ну переглянулись. Что такого? Подумаешь. И потом, Дубинина сама виновата: последнее время меня нещадно динамит. А я что, терпеть должен?

– Ладно, пошли к народу.

– … И ещё они там постоянно кланяются. Вообще все, – Яковлев как раз заканчивал свою историю про японцев.

– Всё, Тёмыч, ты меня вдохновил. После школы еду в Японию, – объявил Сачков.

– Ты же японского не знаешь, – фыркнула Потанина. – Что ты там делать будешь?

– Кланяться буду.

В гостиную вернулась Голубевская с блюдом в руках, и мы дружно накинулись на бутерброды.

Первым окосел Артём Яковлев – говорю же, эти роллы – не закуска, а ерунда. Остальных тоже вскоре развезло. Одна Голубевская смотрела на всех незамутнённым взором и по большей части хранила молчание.

Мальцев ни с того ни с сего ударился в раскаяние:

– Ты это… про тот случай с рефератом по физике забудь. Непонятки вышли. Мы ж не думали… не хотели…

– Да, не хотели, мы же не знали, что ты – звезда, – вяло хихикнул вконец разомлевший Яковлев. Мальцев на него беззлобно цыкнул.

– Не обращай внимания. Только всё равно не понимаю, чего ты с этим Чибисом связался…

– А чем он плох? – спросил я с вызовом.

– Да тем, что лох, – встрял Сачков.

Рифму заценили, посмеялись.