Не успел до дома дойти, а Голубевская уже сто раз позвонила. Представляю, что ей передали! Ещё лучше представляю, что ей хотелось высказать мне по этому поводу. Так что я вообще не стал отвечать на её звонки. А заодно на звонки Потаниной и Мальцева. А утром позвонила Дубинина. Я, конечно, к этому времени уже остыл. Даже ругал себя за выходку на чём свет стоит. Да я сам недоумевал, отчего так вспылил. Хотелось послать Дубинину куда подальше. Ещё мне не хватало нравоучений этой лжесвятоши.
– Что тебе? – ответил я на десятом гудке.
Она молчала. Тогда я сбросил, но через минуту она снова перезвонила:
– Олег, я просто хочу знать, зачем ты его избил?
– Затем, что он твою задницу жал, – грубо рявкнул я. – Или что, я кайф тебе обломал?
– Дурак!
– Да пошла ты!
Вот и весь разговор. Она ещё обижается! А ближе к обеду к нам притащилась завуч, мамина знакомая, Ирина Борисовна. Новость принесла, что я-де вчера как с цепи сорвался и ни за что ни про что изувечил паренька. Некоего Влада Сорокина из «В». Я хотел и её послать, но она успела досказать, что теперь этот Сорокин лежит в больнице в тяжёлом состоянии. И его родители настроены очень решительно. Уже и заявление в полицию написали. Так что всё серьёзнее некуда. Мать тут же подскочила ко мне и чуть не ударила. Вовремя поймал её руку.
– Вот сейчас нам только этого не хватало! Да ты хоть понимаешь, какие у отца проблемы?
– Конечно, понимаю! – заорал я в ответ. – Вы же мне всё рассказываете, ничего не скрываете!
Она чуть успокоилась, извинилась перед Ириной Борисовной и снова прицепилась ко мне. Зачем, да как, да почему. Я психанул и ушёл к себе. А мать с Ириной Борисовной ещё, наверное, целый час обсуждали ситуацию. Доносилось невнятное: характеристика, отзывы, поручительства, нет восемнадцати… Ну а мне было плевать. То есть, понятно, в тюрьму мне не хотелось, но я просто не верил, что за такую ерунду могут посадить.
Вечером снова позвонила Голубевская. Она очень обиделась, и мне стало неловко перед ней. Ведь, по сути, она ничего плохого мне не делала, даже наоборот. А я её, можно сказать, опозорил, да ещё и на звонки не отвечал.
Она тоже начала с «почему»:
– Ты из-за Дубининой его побил? Из-за того, что он с ней танцевал? Мне всё рассказали… Да об этом вся школа болтает! Ты хоть представляешь, как я себя чувствую?! Мой парень подрался из-за другой! Это такой стыд! Ты просто в душу мне плюнул. Показал всем, как ты ко мне относишься. Что теперь все обо мне думают? Я молча позволил ей выплеснуть всё, что у неё накопилось. И когда уж она начала всхлипывать, попробовал утешить, как мог:
– Прости, Наташ! Сам не знаю, что на меня нашло. Наплюй на всех. Ничего я тебя не опозорил, я себя опозорил.
– Но ты подрался из-за неё, из-за Дубининой! Почему?
– Да не знаю. Из-за тебя я бы его вообще убил…
Битых полчаса мне пришлось заверять её, что она – самая лучшая, самая красивая и вообще самая-самая, что Дубинина, наоборот, некрасивая, мне совсем не нравится и не нравилась. Наконец всхлипы утихли, и распрощались мы на мирной ноте.
Это был самый мерзкий Новый год в моей жизни. По сути, его и не было вовсе. Родители не ставили ёлку, не устраивали праздничный ужин, даже по бокалу шампанского не опрокинули. Так что мы просто легли спать в 2012 году, а проснулись в 2013-м. Нет, я-то, конечно, не спал, но и сидеть в одиночестве в тишине и полутьме, когда вокруг все празднуют, – сомнительное удовольствие. Одно радует: это последний раз, когда я отмечал Новый год с родителями. Я решил, что, как только закончу школу, сразу же съеду от них. Палыч уже намекал, что договорился с тренером «Звезды» и тот, можно сказать, прямо сейчас готов взять меня в клуб. А это вам не юношеская сборная, там реальные деньги платят, как положено, раз в месяц. К тому же, я узнавал, у них есть своё общежитие. Так что будет куда приткнуться на первое время. Уйти я решил из-за матери, с ней и раньше-то было тяжело. А за последние полгода она стала совершенно невыносимой. С одной стороны, ей, да им обоим плевать на меня. Шутка ли – они даже не спросили, как я закончил четверть! А я, между прочим, впервые, если не считать начальных классов, закончил с единственной тройкой, и то по геометрии. Хотя, конечно, заслуги моей никакой, я буквально на Максе выехал, но не в том суть. Или вот хоть раз она спросила, как у меня дела? Ни разу! Зато как блажь какая-нибудь ударит ей в голову ни с того ни с сего, так просто спасу нет. Вот как с Максом тогда вмешалась. Кто её просил? А чуть какой косяк с моей стороны, выносит мозг так, что хоть из дома беги. Из-за этого треклятого Влада Сорокина она сперва доставала меня, пока я не вышел из себя и не наорал в ответ. Теперь решила выбрать другую меру психологического воздействия – бойкот. Она и раньше со мной молчала, но не так долго и не так демонстративно. Отцу тоже запретила со мной разговаривать, и тот помалкивал при ней. Когда же мы оставались с ним наедине, он виновато пожимал плечами.
– Она сердится. Но её можно понять, ей так нелегко сейчас. Столько всего на неё навалилось в последнее время.