Звезда Гаада

Вздрогнув, открыла глаза. Благ тяжело дышал. Встретившись с моим взглядом, опять развернулся к проклятому месту и послал на него огненную волну, такую огромную, что она окружила город. Тьма проглотила и её.

Тяжело вздохнув, Благ убрал свою руку с моего плеча. Он как-то побледнел. И глаза на несколько мгновений стали тусклыми. А я, после того как он отпустил меня, ещё больше замёрзла. Вспотела от ужаса. Молодой мужчина шумно выдохнул, взглянул на меня мрачно:

— Теперь стой сама. У меня нет сил, чтобы тебя поддерживать. Да и…, — кривая усмешка, птицам рано или поздно надо падать из гнезда, чтоб научиться использовать крылья.

Меня передёрнуло от холода. Невольно захотелось придвинуться к Благу поближе, хотя я вроде его ненавидела. Значит, он сначала держал меня, чтобы здешние искажения в пространстве меня не убили? Неужели… он заботился о моём состоянии?

— А нелетающие птицы пусть разобьются, — кривая усмешка на красивом и страшном одновременно лице, — К чему нужны птицы, которые летать не могут? Не вечно же родителям таскать им корм и еду!

Прошипела:

— Это ты сломал мои крылья!

— Которые ты не додумалась использовать сама, — усмешка стала жуткой, — и вообще… ты смеешь обвинять меня? Но ведь это ты сама от меня сбежала! А я просто пытался тебя задержать. Ты сама виновата, что много упрямилась.

Ах, я сама виновата?!

Мне захотелось его убить. И, почти сразу же, придвинуться к нему вплотную, к тёплому телу. Тут так холодно… мучительно холодно!

— Учись хранить своё Равновесие, — Благ прищурился, смотря то ли на меня, то ли через меня, — Даже если тебе повезёт и рядом будет поддержка, вроде этого глупого Тайаелла, это не навечно.

— Но тут… так холодно! — зябко потёрла плечи.

И страшно хотелось к нему придвинуться, тёплому, уверенному в своих силах, спокойному. Тьфу, блин! Что за жуткое наваждение, самой липнуть к Благу?!

— А для изначальных такой хаос усмирять было легко, — подлил он масла в огонь, широким взмахом руки указывая на жуткий город.

— М-может, Свет тут бесполезен?

— А что ты предлагаешь? — Старейшина устало опустился на землю.

Что… я сама должна всё решать?! Но я же ничего не умею!!!

— Ну… — замялась.

А он спокойно смотрел на меня. И ни подсказок, ни помощи. Ни тепла. Я тут насмерть замёрзну в этом жутком холодильнике!

Тьма метнулась к нам. Благ уклонился от чёрного щупальца, а меня оно задело по щеке. Липкая дрянь просочилась сквозь кожу, поползла внутрь. Сердце бешено заколотилось. Я отчаянно вдохнула воздух, вместе с ним наглоталась тёмных хлопьев. И жуткие воспоминания всплыли в памяти. Из горла вырвался крик, а потом ледяная струя пронзила душу…

— Надо бы поскорее положить её лечиться, — грустно сказала мама.

Я не видела её лица, так как стояла за дверью кухни, но слышала, как она вздохнула.

— А денег хватит на вторую операцию? Или как они там её называют… на следующее лечение? — проворчал отец.

— Раз уж есть какие-то копейки, надо долечить внучку! — возмутился дед.

Они говорили тихо, думали, что не разбудят меня, только это уже сделал кошмар, а затем меня погнала на кухню жажда. Но я почему-то остановилась у порога за закрытой дверью, услышав, что они говорят про меня.

— И что это за врачи такие? — проворчала бабушка, — Не могут ребёнка вылечить!

— Мама, это ж не платная больница. Мы просто врачам деньги даём, надеемся, что так они позаботятся о нашей Вере, — и мама со злостью припечатала, — Им же платят копейки, с чего им особо стараться? А за деньги…

— Даша, ты дура! — прохрипел отец, — Дело не в зарплате и не в нашем государстве! Просто это обычная больница, особого оборудования там нет. Какой-то богач хрен знает по какой причине именно там лечился и купил им какой-то новый заграничный прибор. Вот с тех пор врачи им и пользуются, а время идёт, машина стареет, — он заговорил ещё тише, — Когда Веру навещал, слышал чью-то болтовню краем уха. Мол, какого-то мальчонку из-за старого аппарата четыре раза лечили.

— Бред какой! — проворчал дед.

Бабушка принялась сетовать на жизнь, на нашу бедность, на страну и прочее, прочее… Дед грубо велел ей замолчать. Тогда его жена заголосила, что меня, бедняжку, опять будут скальпелем резать. Дед выругался матом и сказал, чтоб она сначала разобралась, как именно будут лечить моё сердце, а потом уже истерики устраивала.

Родственники неожиданно замолчали. И в унылой ночной тишине мамины слова ножом резанули меня по сердцу:

— И зачем я родила… такую?

Дед покрыл её матом, она зарыдала. Я обессиленно сползла по стенке, закрыв рот рукой. Когда они решили перенести совещание на другую ночь и открыли дверь, то обнаружили меня лежащей на полу. Я беззвучно рыдала. Мама сказала что-то ласковое — и у меня началась истерика.

Потом мать чувствовала себя виноватой, просила прощенья, говорила, что очень меня любит, просто она очень устала, но я ей не верила. Я же помнила её слова: мама жалела, что меня родила. Такую, никчёмную. Больную. Из-за которой они столько мучались всегда.