Звезда Гаада

Какое-то время притворялась, будто изучаю свои ногти. Кстати, отросшие. И под одним трава застряла — помогала Карсту салат резать, а потом уменьшать, когда совсем невмоготу стало от голода. Прямо рукой из тарелки цапнула. Добрый белокрылый ворчать не стал. Пленника выглянул позвать на перекус. Благо, что хозяин Чёрной земли в тот вечер был в отключке. То есть, ничего хорошего в этом нет. Но Тай хоть поел спокойно. Пока временно разбрелись на обед другие чернокрылые.

Потом украдкой посмотрела на Гаада. Он вдруг повернулся ко мне, будто почувствовал. Сейчас, когда он уже очнулся и сколько-то проявил способность трезво мыслить и говорить, когда уже сам подтянулся к спинке кровати, я могла уже почти успокоиться. Кажется, он на поправку идёт. И всё-таки выбрал жизнь. Тайаелл говорил, что от его выбора всё и будет зависеть. Но он же очнулся!

Сейчас, когда волнения чуть улеглись, я почувствовала смущение и какую-то долю благодарности. Что этот парень столько возился со мною, пытаясь обучить. И досаду вдруг почему-то ощутила. Что я для него просто ещё одна из новичков. Что он «просто делает своё дело».

Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза.

«Жаль, что твоя мечта о звезде интересует тебя. И только твоё дело ещё интересует тебя. И ничего другого впустить не хочешь в свою жизнь»

Гаад немного прищурился, как-то странно смотря мне в глаза.

«И почему я так переживаю из-за того, что тебе дела до меня особого нет?..»

— Я говорил о тебе, — вдруг тихо произнёс парень, продолжая как-то странно серьёзно смотреть на меня.

— Что?..

Он же ничего сейчас не сказал! Долго молчал! Или… это последний проблеск сознания умирающего перед тем, как его душа оторвётся от тела?

— Тогда я сказал, что ты — моя звезда, — проворчал чёрный хранитель.

Кажется, я слишком долго молчала. Но что я должна была сказать?.. Когда он вдруг начал бредить? Когда он опять вернулся своими мыслями к этим далёким и холодным звёздам! И… когда мне мучительно хотелось поверить, что он сейчас говорит обо мне.

Он вдруг продолжил, продолжая смотреть мне в глаза:

— Я подумал… Я, наверное, так никогда и не смогу создать свою звезду на небе. Но на земле я нашёл что-то другое, что сияет по-своему. И светится даже в темноте.

Недоумённо моргнула.

«Это как-то… похоже на признание в любви?.. Но… ему-то с чего?..»

Гаад потупился. Потом быстро заглянул мне в глаза. Чего-то в них не найдя, ответа не дождавшись никакого, глубоко вздохнул и отвернулся. Долго молчал, пока я мысленно проклинала звёзды его мира за то, что он даже после смерти очнувшись говорит только о них. Он же всё-таки умер. Он умирал по-настоящему. Вот, даже сердце не билось несколько часов. Даже при том, что он — хранитель Равновесия, а они более стойкие, чем люди — он ведь по-настоящему умирал от ран, нанесённых мной!

Шумно выдохнув, он оторвался от спинки, подался вперёд.

И в лицо нам вдруг плеснул прохладный ветер.

Дёрнулась, огляделась. Дома не было. И мы сейчас были где-то в лесу, так что он сидел, прислонившись спиной к старому дубу, а я — возле. Только его ладонь лежала на моём подоле.

— Мне надо тебя коснуться, чтобы переместиться. Или твоей вещи. Так проще.

— Но… — начала было возмущаться, но, покосившись на него, замерла.

Парень сейчас был очень грустным. То есть, хранитель. Он же хранитель давно. Кажется, что-то говорил про три столетия или около того?.. А Тайаелл — про семь.

— Я только хотел сказать, — глухо добавил он. Помолчав, добавил, — Сам не знаю, зачем?..

Руку левую поднял, с другой стороны от меня. И рукоять меча возникшего, чёрного, нет, тёмно-серебристого, сжал судорожно. Встал, поморщившись. Миг слабости — а потом лицо неестественно спокойно.

Возмутилась:

— Ты почему с левой?.. Я била тебя в сердце!

— Я думал, ты испугаешься, если меч появится возле тебя. Я итак замучил тебя, — грустно признался чернокрылый, — Но опереться хотел, — спиною на дерево лёг, выдохнул шумно. И меч исчез, когда он другую опору ощутил под собой.

Я тоже встала, но рядом. Он сейчас хотел говорить. И, кажется, не хотел снова мучить тебя.

— Знаешь, я не буду просить у тебя прощенья. Это было бы мерзко — много причинять вред, осознанно доводить тебя, а потом просить прощения, надеясь, что ты простишь.

— Я…

Парень руку поднял, правую теперь, останавливая меня. Или будто рукою от меня ограждаясь? Хотя бы рукой.

— Я ничего не прошу, — добавил Гаад, — Тебе не за что меня любить. И повода мне доверять нету. Если ты и помогала мне — то только от твоей доброты. Только от жалости. А жалость — это не любовь. Того, кого жалеют, не любят. Любовь — это восхищение или благодарность. Но я не сделал ничего, чтобы ты восхищалась мной. И благодарить тебе меня не за что. Остаётся только жалость.

Хотела было рот открыть, но так ничего и не сказала. А что говорить?.. Мне стало жаль того, кого я убила. Мне стало совестно, что мучила его. Потом. Уже потом. Просто у меня такой характер. То ли добрая, то ли слабая. Не такая, каких ценят здесь.