Звезда Гаада

А ещё они требовали, чтобы я убила его — этот маленький живой комочек внутри меня, последний подарок моего любимого. Чтоб убила его, забыла насовсем — и жила как полагается, «как правильно».

Они так допекли меня, что возненавидела своего ребёнка и принялась искать информацию об абортах в интернете, мечтая поскорее и наверняка убить незваного гостя внутри меня. А потом почитала, как это делается, как убивается только начавшаяся жизнь, увидела жуткие фото останков не родившихся детей — и поняла, что ни за что не сделаю такое со своим ребёнком.

А родственники давили на меня, давили, изводили, пилили, выгрызали душу…

Однажды проснулась страшно усталой. И с ужасом поняла: ещё день-два в смраде чужой злости — и могу сломаться, согласится.

Слёз уже не осталось — все выплакала. Только тлеющая злость в душе поддерживала меня при их неутомимых болезненных атаках. Я поняла, что даже Тьма может поддерживать человека. Да, в общем-то, бороться меня научил тот, кто был главой хранителей Тьмы.

Потому вечером сказала им:

— Завтра лягу в больницу — и сделаю аборт.

Мучители просияли так, словно совершили благое дело. Что-то меня в последнее время бросает в дрожь от таких слов, как «правильно», «нужно», «ты обязана», «доброта», «благо», «добро»…

Они довольно шустро расползлись по домам, праздновать победу над вздорной никчёмной девчонкой. И даже родители ночью не ломились в мою комнату, а ушли спать в свою. Радостно пошептались — и уснули. Полагаю, крепким и счастливым сном.

Выждав немного, включила ночник и бесшумно заскользила по комнате, собирая в сумку необходимое.

Утром попросила меня не провожать. Мол, не маленькая, не фиг меня за руку водить.

— Наша Вера повзрослела, — радостно заявила мать.

Она нынче сияла как солнце и наверняка считала себя самой заботливой родительницей на земле. Папу я отчасти простила: он с утра был очень мрачный, то и дело опускал виноватые глаза.

— Через пять месяцев тебе исполнится восемнадцать, — продолжила ненавистная мне женщина, — Скажи, как хочешь это отпраздновать? Куда хочешь поступить после школы? Кстати, у моей подруги, Катерины Ивановны, сын такой хороший, такой добрый… Он непременно окончит школу с золотой медалью! А ещё он никогда не ругает с родителями! И друзей у него много!

Проворчала:

— Потом решу, — поудобнее перехватила лямку небольшой сумки, — Завтра утром позвоню. А сейчас не хочу с вами разговаривать. И не смейте идти за мной! — и ушла, захлопнув дверь,

Они желают, чтоб мой ребёнок умер, а потом собираются праздновать как ни в чём ни бывало?! Не дождётесь! Я не смогу жить, если кого-то убью. Тем более, это ребёнок моего любимого. Единственное, что мне осталось на память от парня другого мира, далёкого от нас. Мира, который использовал меня, а потом сразу же и выкинул, даже не дав мне толком попрощаться с Гаадом.

Всего только одна ночь… одна ночь без сна… самая драгоценная ночь моей жизни, потому что мы тогда уже не ссорились. Потому что мы тогда только перестали ссориться. И в ту ночь мой любимый был таким ласковым и нежным, каким не был никогда прежде. И таким же я больше его никогда не увижу.

Спустя полтора часа я стояла платформе, переминаясь с ноги на ногу, то и дело поглядывая на часы. Внешне спокойная: слёз больше не осталось, а внутри меня ревела буря. Казалось, что поезд никогда не придёт. На улице ветер перебрасывал опавшие листья, жёлтые и красные, большие и маленькие, а солнечные зайчики резвились на новых шпалах. Потоки людей вытекали из подземного перехода, проносились, проползали мимо меня, разбегались по другим платформам. Кого-то встречали, кого-то провожали. Кто-то хмурился, не находя желанный взгляд в толпе, кто-то смеялся с родными и друзьями. Я стояла одна. Я осталась одна. Стрелка на часах как будто окаменела. Ветер всё так же деловито шуршал листьями, иногда норовил швырнуть мне в лицо пряди из «хвоста». Солнечные лучи так же радостно шмыгали по новеньким шпалам.

И вот наконец показался мой поезд. Впервые за последние дни на моих губах появилась улыбка.

Я готова на любую глупость, на любое безумство, только бы не жить той «правильной» жизнью, которая требует убить собственного ребёнка и спокойно забыть о нём! Я больше никогда не вернусь к вам, жестокие люди! Больше никогда не буду смотреть на вас! О, как же я счастлива сейчас! Прощайте! Прощайте навеки!

Судорожно сжала лямку лёгкой сумки, дерзко усмехнулась, взглянула на блестящие рельсы, на приближающийся поезд и ступила поближе к краю платформы…

Благ стоял на большом плоском камне, смотря на горизонт. Там, где голубое небо сливалась с сине-серой водой. В той точке происходило невозможное: в ней небо и земля встречались и становились одним целым.

Хранитель долго смотрел вдаль, не шевелясь, не слыша плеска волн, разбивающихся о камни, не чувствуя, как ветер треплет его светлые волосы. Здесь, на морском берегу, ему удавалось на некоторое время забыть о внутренней боли.