Звезда и шпага

Комбриг — а ныне полковник, большего звания в казацкой армии Пугачёва просто не было — Кутасов возвращался с очередной большой инспекции. И то, что он увидел, ему очень нравилось. На заводах, где рабочий класс полностью поддержал восстание, лились пушки и ядра, мушкеты и пули. На мельницах мололи порох для этих мушкетов и пушек. На мануфактурах шили гимнастёрки, фуражки и пилотки для солдат и офицеров «нового строя». Отливались треугольники, «кубари», «шпалы» и ромбы, пряжки со звёздами и кокарды. В кожевенных мастерских тачали сбрую для коней и ремни и портупеи для пехоты, а также многочисленные кожаные нашивки на рукава. Ковались сотни сабель, штыков, тесаков и наконечников для копий.

— В первую очередь сабли поставлять башкирам, — наставлял каждый раз интендантов, и из РККА и пугачёвских, комбриг. — Это самые слабовооружённые части нашей армии, а значит ваша, товарищи интенданты, основная задача исправить эту проблему!

После заводов и мануфактур он отправлялся на плацы, где муштровали солдат. Надо сказать, что проблема с кадрами всё так же довлела над армией Пугачёва. Если унтеров ещё удавалось набрать, то старший командный состав был удручающе мал. Пока эта проблема не стояла столь остро, ведь в процессе подготовки армии более важен именно младший командный состав, по старорежимному — унтера. Комбриг усмехнулся своей мысли. Старорежимному, надо же. Он сам сейчас живёт при «старом режиме» и прилагает все усилия, чтобы свергнуть его, как делал это его отец, убеждённый социалист, хоть и блестящий гвардейский офицер-преображенец.

— Раз-два! — неслось над плацем. — Сено! Солома! Сено! Солома!

Рекруты в зелёных косоворотках, заменяющих пока гимнастёрки, шагали, шурша сеном и соломой, привязанными к их ногам. Приём старый и использующийся, насколько знал и до сих пор — в смысле, для тридцатых годов двадцатого века, откуда прибыли военспецы.

Весь мир насилья мы разрушим,До основанья, а затем.

Мы наш, мы — новый,Мир построим.Кто был ничем, тот станет всем.

— Товьсь! Целься! Пли! — Щелкают курки новеньких мушкетов. — Мушкет к ноге! — Приклады стучат в вытоптанную до каменной твёрдости землю. — Заряжай! — Звенят шомпола, крепкие зубы рвут бумажные кулёчки патронов, сыплют несуществующий порох на полки, затем в стволы, забивают пыж, пока ещё без пули. — Мушкет к плечу! — И снова. — Товьсь! Целься! Пли!

Рядом тренируются вести огонь с колена. Чуть дальше отрабатывают приёмы штыкового боя, раз за разом вонзая трёхгранные клинки в мешки с песком, подвешенные на верёвках. На левой стороне их были нарисованы красные круги и кресты. Унтера при этом громовыми голосами объясняли, как сохранить стволы и замки мушкетов в целости при рукопашной схватке.

Эти занятия напомнили Кутасову о солдатах «нового строя», что дрались в Сакмарской мясорубке, как с лёгкой руки комиссара Омелина стали называть битву за городок. Мало кто понимал мрачный юмор этого сравнения с кровавыми полями Империалистической войны, однако название это как нельзя лучше подходило сражению, в котором погибли несколько тысяч человек с обеих сторон. А пленных было намного меньше, чем в, так сказать, оригинальном сражении за Сакмарский городок. Никаких без малого трёх тысяч человек — почти все, кто сражался на его улицах, сложили головы на поле боя, а не сгнили в екатерининских тюрьмах и каторгах.

Однако закрадывалась в голову Кутасову одна подленькая мыслишка. А ведь так мало изменила эта мясорубка. Мансуров, всё равно, взял Нижнеозерную и Рассыпную крепости, разбил казаков Овчинникова, Перфильева и Дехтярёва у реки Быковки. Не так давно они под предводительством Овчинникова прибыли, пробравшись глухими степями, на соединение с остальной армией Пугачёва. И теперь солдаты Мансурова и перешедшие на сторону правительства казаки гоняют по тем же степям отряды Дербетева, Речкина и Фофанова. Последовали и другие, не столь значительные поражения. И Пугачёв скрипел зубами, упрекал Кутасова в бездеятельности и требовал ускорение подготовки полков «нового строя». Комбриг кивал и отвечал, что следует выжидать. Ведь он-то знал, что скоро умрёт командующий генерал-аншеф Бибиков, и в армии начнутся интриги и брожения, которые дадут им столь необходимую передышку.

Пугачёв со своей «свитой», в которой состоял Омелин со своими комиссарами, прибыл на Южный Урал в первой неделе апреля. За несколько дней до смерти Бибикова. Первым делом, он вызвал к себе комбрига Кутасова.

— Что же это делается, Кутасов? — спросил он у комбрига, вместо приветствия.

— О чём вы, Пётр Фёдорович, говорите? — переспросил у него Кутасов. — Если вы о поражениях ваших полковников, то к нам это не относится.

— Я про Сакмарскую мясорубку! — вскричал Пугачёв, хлопая кулаком по резной ручке своего кресла, временно назначенного «царским троном». — Ты обещал мне викторию, а вышло как? Солдат да казаков положили немеряно, а толку — ничуть!