Звезда и шпага

– Дык, мы всех так, – кивнул он, разматывая кусок полотна, – поверх мундира.

Когда всех раненых перевязали, а мёртвых похоронили, Коренин скомандовал:

– Эскадрон, возвращаемся.

Подобные случаи стали чем-то вроде закономерности. Башкиры Юлаева перешли к сугубо партизанской тактике. Уже день спустя, мой взвод попал в засаду в пяти верстах от Уфы. Чтобы срезать дорогу, я направил взвод через небольшую рощицу. Сколько там ждали нас – или кого угодно другого – башкиры, не знаю. Они прыгали на нас с деревьев, натягивали между стволов верёвки, накидывали нам на шеи арканы.

– Карабинеры, огонь! – кричу я, выхватываю пистолет и стреляю в ближайшего башкира – тот падает с дырой против сердца.

Прячу пистолет и выхватываю палаш, рублю некоего башкира, высунувшегося из-за дерева с древним мушкетом в руках. Трещат выстрелы карабинов, свистят пули, враги падают, но в бегство обращаться не спешат. Они кидаются на нас с короткими копьями, саблями и ножами. Их бьют палашами, прикладами карабинов, швыряют под копыта. И вот, всё кончено, о разведке можно забыть, слишком много раненых, да и коней на всех не хватает. Пришлось возвращаться в Уфу.

– Разбить Юлаева нам не удастся, – качал головой Самохин. – Потому нас и перебрасывают из Уфы.

Мы сидели в офицерском собрании Казанского кирасирского полка. Со времени засады в роще не прошло и двух дней. С тех пор наш полк перестали использовать для борьбы с иррегулярной кавалерией Юлаева, для этого в Уфу был переброшен практически в полном составе Луганский пикинерный, а мы должны были скорым маршем идти на соединение с князем Голицыным в Оренбург, куда он недавно с триумфом вступил.

– Что-то там серьёзное затевается, – продолжил тему секунд-майор. – Где это видано, четыреста с лишним вёрст приказано одолеть за два дня? Да мы лошадей загоним.

– Этих загоним – новых выдадут, – пожал плечами поручик Ерышев, вернувшийся к своим обязанностям командира первого эскадрона, в связи с тем, что маршевый эскадрон был исчерпан полностью.

– Зря ты так, Ерышев, – покачал головой Брюсов. – Кони ведь, в отличие от нас, твари безмолвные, ни в чём не повинны. За что их губить?

Брюсов, по возвращении Ерышева к прямым обязанностям, стал кем-то вроде заместителя или адъютанта при Михельсоне.

– Война идёт, господин секунд-майор, – мрачно усмехнулся Самохин, – тут ни людей, ни коней не жалеют.

– Довольно болтать, господа офицеры, – оборвал дискуссию Брюсов. – Завтра чуть свет, подъём – и в путь. Эти двое суток с коней слезать не будем. Так что цените последнюю возможность выспаться.

Последняя фраза его мне совершенно не понравилась, как-то зловеще она прозвучала. И не зря.

Глава 4.

Поручик Ирашин и комиссар Омелин.

Эта гонка оказалась ещё почище предыдущей. Мы мчались быстрой рысью, меняя коней на заводных, но и те уже быстро выдыхались и были покрыты мылом. Спать было некогда, о еде даже не думали. Только скачка, скачка, скачка. Утро, днём, вечером, ночью. С короткими перерывами «на оправиться». От этого безумия солдаты и офицеры озлобились, короткие реплики, которыми мы перебрасывались, становились всё резче и резче. Пару раз, когда мы спешивались, возникали перебранки по самым пустяковым поводам, частенько перераставшие в драки. Одна разрослась настолько, что охватила пол-эскадрона. Взвод пошёл на взвод, в прямом смысле, стенка на стенку. Офицеры их потеряли контроль над ситуацией и лишь орали, да бестолково палили из пистолетов в воздух.

– Рассечь конями! – крикнул Михельсон. – Остановите это свинство!

Первыми сориентировались мы с поручиком первого эскадрона Шневецем. Вскочив на коней, мы направили их прямо на толпу дерущихся карабинеров, рассекая её. Солдаты и унтера были вынуждены податься в стороны, чтобы не попасть под копыта. Кони раздвигали их грудью, да ещё и мы со Шневецем охаживали дерущихся плетьми по плечам и спинам. Нам удалось быстро успокоить разбушевавшихся карабинеров, и теперь они стояли разделённые на несколько групп, избитые, покрытые кровью и синяками, в изорванных мундирах. И какие-то жалкие – смотреть на них не хотелось. Солдаты так выглядеть не должны.

– Поглядите на себя, – обратился к ним Михельсон, проезжаясь мимо сбившихся в тесные группки карабинеров. – И это солдаты славного Санкт-Петербургского карабинерного полка? Да вы просто кучка оборванцев! Вот что про вас скажут! Над нами, всем нашим полком, будет смеяться последний писаришка в корпусе князя Голицына. Вы опозорили нас! И позор этот сможете смыть только кровью! – Он перевёл дух и рявкнул так, что захотелось вжать голову в плечи. – Унтера, два шага вперёд!

Пять унтеров вышли вперёд. Все они осознавали свою вину и боялись глаза поднять на премьер-майора.

– Расстрелять, – приказал он. – Солдат оправдывает хотя бы то, что они дрались кулаками, никто не взялся за оружие. Вам же, господа унтера, оправдания нет. Брюсов, займитесь.

– Есть, – ответил тот.