– Я вижу ты, Сластин, меня не понял, – притворно вздохнул Кутасов. – Ты не в тридцать пятом году, Ваня, и Генриха Ягоды за твоей спиною нет. И Энкаведе тоже нет. И особые отделы подчиняются мне, как старшему группы военных специалистов. Понятно, товарищ военный юрист первого ранга?
– Товарищ комбриг, – дернулся, было, Сластин, но стоявший уже у него за спиной Кутасов резко припечатал его лицом в стол, прямо в зелёное сукно, носом в бумагу, которую он читал.
– Значит так, Ваня, – Кутасов навалился Сластину на шею всем весом, вдавливая его в сукно, – слушай меня, повторять не буду. Лови шпионов и предателей среди перебежчиков, казаков не трогай. Я ведь тебе даже не угрожаю, Ваня. Я предупредить тебя пришёл. Казаки ропщут на тебя и твоих особистов. И ведь я просто не стану за тебя вступаться, когда казаки вас перевешают, а уж что они с тобой сотворят… – Комбриг многозначительно замолчал. – Вот так-то, Ваня. Вот так.
Кутасов отпустил начальника особого отдела и, не прощаясь, вышел из его кабинета.
– Сластин зверствует, – сказал Омелин. – Мытарит каждого перебежчика так, что смотреть страшно. Всё шпионов ищет.
– Ничего, – отмахнулся Кутасов. – От них всё равно толку мало. Всех отправляем на Южный Урал унтерами в Резервный батальон, крестьян с рабочими муштровать. Среди них идейных и политически грамотных нет, как и таких, что останутся с нами до конца. Чуть дело пойдёт не так, они обратно перебегут. Ведь беглым рабочим с крестьянами терять уже нечего, их кроме плетей и виселицы ничего не ждёт, если мы проиграем, вот они и будут драться до последней капли красной рабоче-крестьянской крови.
– Вот теперь и ты меня цитировать начал, – усмехнулся комиссар. Фразочки его, вроде этой про рабоче-крестьянскую кровь, давно уже, что называется, пошли в народ. – Но ты, Владислав, себе врага нажил. Сластин враг очень опасный.
– Здесь Ягоды нет, – покачал головой Кутасов, – и Энкаведе тоже. Чего же мне его бояться?
– Зато осталась его банда из особого отдела, – ответил Омелин. – Да и к тому же Пугачёву он может попробовать втереться, состряпать какой-нибудь липовый заговор.
– Поздно, – хищно растянул губы в улыбке комбриг, – Пугачёв его терпеть не может. Особенно после истории с казаками, которых запытали в особом отделе. Нет. Теперь стоит только Сластину показаться на глаза Пугачёву, как тот отправит нашего особиста на тот свет. В этом плане он нам не опасен. Разве что споётся с Долгополовым.
Через несколько дней после того, как городовая крепость Осы выкинула белый флаг, в лагере пугачёвцев объявился некто Иван Иванов. Этот купец выдавал себя за эмиссара от цесаревича Павла Петровича. Он прибыл с дарами от Павла и его «жены» Натальи Алексеевны – заграничным платьем, сапогами и перчатками, а также двумя драгоценными камнями; и сообщением, что Павел двинул свои Гатчинские полки к Казани, на помощь отцу. Пугачёв, само собой, ничуть не поверил ему, однако оставил при себе с условием, чтобы Иванов публично и громко признавал его царём Петром Третьим. И этот самый Иван Иванов – на самом деле звали его Астафием Долгополовым – начал водить дружбу с главным особистом. Именно это и настораживало Омелина с Кутасовым. Два подобных негодяя могли таких дел наворотить, хотя бы свалить обоих военспецов. Ведь в отличие от Сластина, Долгополова Пугачёв привечал, хотя и не спешил выплатить ему вымышленный долг Петра в полторы тысячи рублей золотом.
– Для этого надо будет приставить к Сластину нашего человека, – сказал Кутасов.
– Государево око? – уточнил Омелин. – Но ведь ему Сластин ничего не доверит, если будет знать, что он – наш человек.
– Значит, Андрей, надо чтобы он этого не узнал, – загадочно растянул губы ещё шире комбриг.
Несколько дней спустя комбриг заявился в палатку лейтенанта Стельмаха. Бывший ссыльный студент сидел за раскладным столиком верхом на седле и в одиночку приговаривал бутыль с мутной жидкостью.
– Этак и спиться недолго, – приветствовал его комбриг, жестом показав, без чинов. – Налей и мне.
– Пить с командованием schlechte Manieren, – покачал головой Стельмах и второго стакана не достал. – С чем пожаловали, товарищ комбриг?
– Проворовавшийся сержант ещё у тебя в роте? – спросил у него Кутасов, кладя ладонь на стакан Стельмаха и усилием не давая ему поднять его.
– Тот, что ещё и насильник? – уточнил Стельмах. – Да, ещё жив, хотя мазурики мои, из правильных, на него уже ножички точат, хотят ему кровь пустить.
– Ты их придержи, лейтенант, – покачал головой комбриг. – А лучше всего вызови немедленно сюда.
– Зачем он тебе? – удивился Стельмах. – Дерьмо ведь, а не человек.
– Такой мне и нужен для одного дела. Пошли за ним человека, лейтенант, прямо сейчас и отправь.
Стельмах пожал плечами и, вырвав у Кутасова из пальцев полный стакан, единым махом выпил его. Выйдя на улицу, он толкнул ногой первого попавшегося солдата, спящего неподалёку от его палатки, и отправил за сержантом Головым.
– Так всё же, для чего он тебе нужен? – вернувшись к столу Стельмах сильно удивился отсутствию стакана и всей бутыли с самогоном.