Звезда и шпага

– Не получится, – резко хлопнул кулаком по столу Омелин. – К восемьдесят девятому году по всей Европе уже вспыхнет пламя революционного гнева.

– Про Коминтерн я помню, – кивнул Кутасов, – но ты, выходит, сам себе противоречишь, Андрей.

– Да, не важно, – отмахнулся комиссар, и сам понявший, что его понесло куда-то не туда. – Будущего знать никто не может, но Мировую революцию мы приближать будем всеми силами.

– Спорить с этим я не стану.

Не смотря на мрачное настроение Пугачёва, восстание развивалось стремительными темпами. Армия двигалось от города к городу под малиновый звон колоколов. Крестьяне встречали Пугачёва, что называется, хлебом-солью, именовали не иначе как «добрым царём-батюшкой» и вязали и вешали на воротах своих помещиков и их приказчиков. В Саранске на главной площади города был зачитан манифест «О даровании вольности крестьянам», Омелин, как главный комиссар армии, принимал самое деятельное участие в его написании, вспоминая формулировки, что зубрил перед отправкой в прошлое.

Однако теперь войско испытывало трудности с личным составом. Не смотря на огромную поддержку среди населения, крестьяне отказывались воевать за новую власть дальше своих деревень.

– Мы вам помощь оказали, – говорили старосты деревень, – помещиков перевешали, приказчиков ихних тож, чего ж вы от нас хотите теперь?

Записываться в армию, а уж тем более, отправляться на далёкий Урал, желающих находилось немного. Да не было их почти, на самом-то деле.

– Вот они, крестьяне, – скрипел зубами Кутасов, – мешочная порода, сволочь-людишки. С такими революции не сделать. Воевать дальше своего уезда не жалеют. Бар перевешали и довольно, а другие за них воюй. И ведь не прижать их никак! Рекрутские наборы вы отменили! – По этому вопросу у комиссара с комбригом были самые жаркие споры, точку в котором поставил Пугачёв. «Рекрутским наборам при моей власти не бывать», – сказал он, как отрезал.

– Нам нельзя открывать крестьянина от земли, – говорил на это Омелин. – Мы уже готовим манифест «О призыве в ряды РККА», будем брать по три молодых человека от каждой деревни, служить будут по пять лет. А рекрутские наборы оставим как чрезвычайное средство на время войны.

– Я всё это уже слышал, – вздыхал Кутасов, – и не один раз. А нам Москву ещё брать, не забыл, Андрей? Но кем брать, не подскажешь? На Урале осталось всего три батальона, полторы тысячи человек. И всё. Больше не будет. Никого. Крестьяне больше не бегут на Урал, а вешают помещиков с приказчиками. Но воевать не желают. Никак.

– Пойми, Владислав, – настаивал комиссар, – нельзя сейчас выпускать манифест о призыве. Это оттолкнёт от нас крестьянство. Но ведь всегда можно обратиться к истории, не находишь?

– Ты про вербовщиков? – уточнил Кутасов. – Набрал я уже их, из старых солдат, что к нам переметнулись. Пустил по деревням и городам. Результат слабоватый. Не желает мешочник воевать, сукин сын. Набираем одну голоту, кому держаться не за что, да преступников. Прямо не чудо-богатыри, а красные мундиры какие-то.

– А кого ты ждал? – пожал плечами Омелин. – Это в начале к нам целыми деревнями бежали, теперь же крестьяне свою силу почуяли. – Он решил сменить тему, она давно уже набила оскомину комиссару. – С восстаниями дела идут лучше. Сластин старается вовсю.

Об этом Кутасов знал и без него. Сержант Голов, вполне удачно справившийся с поставленной задачей, регулярно докладывал о деятельности особого отдела. Сластин, кроме контрразведки взял на себя и задачи прямо противоположные. А именно, занимался подрывной деятельностью в тылу врага. И с этой задачей он справлялся отлично.

– Ездил я несколько раз, – говорил Голов. – В Пензу, в Саранск, да и по деревням проехался немало. Пару раз ловили меня, но каждый раз отбивали крестьяне. Не шучу, два раза восстания из-за меня начинались.

Куда пропала его уголовная манера говорить? Жаргон? Байковые словечки? Нет их, как не было. Теперь перед комбригом стоял настоящий офицер-разведчик. Славно работает Сластин, умеет ковать из любого материала настоящих бойцов.

– А что с московским подпольем? – поинтересовался Кутасов у Омелина.

– Сластин сообщил мне, что работа идёт, – пожал плечами комиссар, – но когда я пытаюсь уточнить, отвечать нормально не хочет. Вертится, как уж, он ведь у нас скользкий, что твой угорь.

– Это верно, – согласился Кутасов. Про московское подполье он спросил потому, что Голов уехал в Первопрестольную более месяца тому и вестей от него комбриг не получал. Надежды на то, что Омелин знает больше него, было мало, однако спросить всё же стоило, для проформы. – Хватит оттягивать неизбежное, Андрей, – теперь уже Кутасов сменил тему. – Пора к Пугачёву идти. Уговаривать не сворачивать на Дон.

– Давно пора, – кивнул Омелин.