Звезда королевы

Да, это он, опять он приглашал ее!.. Радостно улыбаясь, она доверчиво вложила свою ладонь в его, и какое-то мгновение они стояли, держась за руки.

— Ради Бога, скажите, — вдруг выпалила Маша, забыв о приличиях, — зачем вы это сделали, сударь?!

Ее тут же бросило в жар от своего faux pas

[54]. Какая в самом деле наглость: обвинить человека в таком преступлении! Что он сейчас сделает? Назовет ее лгуньей? Отвернется с холодным презрением?.. Она почувствовала, что покраснело не только лицо ее, но и шея, и грудь во всей глубине нескромного декольте. Сдаваясь на милость победителя, Маша подняла робкие, подернутые слезою смущения глаза — да так и замерла, наткнувшись на мягкую улыбку:

— Простите меня pour la grande liberte [55], но не мог же я допустить, чтобы моя дама лишилась чувств на балу!

С этими словами полковник повлек ее в круг, но, видно, не судьба им была сегодня танцевать. Откуда ни возьмись, налетела графиня Евлалия, столь бледная от еще неизжитого ужаса, что истинный цвет ее лица оказался на сей раз даже белее пудры; нарумяненные щеки на фоне этой бледности казались как бы окровавленными: тетушка сильно румянилась по тогдашнему обычаю, потому что, не нарумянившись, приехать куда-нибудь значило бы выказать свое невежество. И вот сейчас это подобие призрака затормошило Машу, восклицая бессвязно:

— Это ужасно, дитя мое! А вы… вы наш спаситель!

Графиня так неожиданно надвинулась своей внушительной фигурой на спасителя-поджигателя, что отважный кавалер невольно отступил. И тут нарисованные тетушкины брови взлетели так высоко, что вовсе скрылись под волнами взбитых кудрей:

— Барон! Возможно ли?! И вы в Петербурге? Нет, это невероятно! Всего лишь месяц назад… в Тюильри… какое temps fortune

[56]… — Она внезапно умолкла, словно поперхнулась этим воспоминанием, но тут же ее быстрые глаза оглядели пару, которая так и стояла, держась за руки, и улыбка величайшего удовольствия расплылась по лицу графини Евлалии.

— Дорогой Димитрий Васильевич, — проговорила она, — знакомы ли вы с моей племянницею? Мary… мой старинный друг, барон Димитрий Васильевич Корф!

Голос тетушки был теплым, мурлыкающим: этот человек, поняла Маша, оказался той самой дичью, которую они, как две терпеливые охотницы, выслеживали на балах уже другую неделю. Но имя знакомо, да, знакомо! Маша напрягла память: бригадир Корф! Это ведь он доблестно громил пугачевские полчища в оренбургских занесенных снегом степях, он участвовал во множестве кровопролитных сражений. В одном из боев Корф взял в плен Шелудякина, наставника и любимца самозванца. Пленник был предан жестокой пытке и при величайших истязаниях долгое время хранил упорное молчание; наконец, нестерпимая боль вынудила его признаться во всех преступлениях. Пугачев, любивший его как отца, подсылал несколько раз казаков к стенам Оренбурга с просьбою о возвращении Шелудякина. Посланные говорили, что «батюшка их» даст взамен пять тысяч своих людей. Осажденные отвечали, что они пленника не отдадут, а чтоб был приведен к ним в Оренбург сам Пугачев, за которого обещали выдать пятьсот рублей. Шелудякин через пять дней умер, раскаиваясь в своих злодействах. Между тем положение жителей Оренбурга становилось все затруднительнее по причине недостатка в съестных припасах, и бригадир Корф был принужден вынести голод и другие тяготы осады наравне с мирными жителями, иногда предпринимая весьма болезненные для мятежников вылазки. Сердце Маши преисполнилось еще большей благодарности! Пролепетав что-то, она улыбнулась барону и встретила ответную улыбку… Они втроем присели тут же, в сторонке. Тетушка и барон, улыбаясь, предавались воспоминаниям. Потом тетушка рассказала барону о Маше, об их родстве, о княгине Елизавете…

Маша с восторгом и благодарностью поглядывала на барона — сражавшийся с пугачевцами имел вдвойне, втройне право на ее расположение, к тому же его подвиг несколько минут назад!.. — несколько смущенная тем, что Дмитрий Васильевич не сводит с нее глаз, хотя вроде бы беседует с тетушкою.

И тут до нее долетел обрывок речи графини Евлалии: «Во Франции никогда не жаловали королей, слабых в любви!» И Маша поняла, что уши должны гореть у французского короля Людовика XVI: тетушкиной любимой темой было обсуждение его недостатков (при этом она слыла отъявленною монархисткою).