Звезда надежды

— Говорят, государь опасен. Нам надо съехаться где-нибудь.

— Давайте завтра у Оболенского.

Но наутро к Рылееву в кабинет ворвался Якубович. Рылееву нездоровилось, он лежал на диване. Якубович заметался по комнате, размахивая руками, скрежеща зубами.

— Царь умер! Это вы — ты и Бестужев — вырвали его у меня!

— Откуда ты это узнал?

— Известие верное. Великий князь Николай уже присягнул Константину Павловичу. Прощай, мне некогда. Вырвали, вырвали его у меня, проклятье!

Едва убежал Якубович, пришли Николай Бестужев и Торсон. Они были взволнованы.

Бестужев, всегда столь немногословный и сдержанный, засыпал Рылеева вопросами, и в самом его голосе звучали и упрек, и обида, и недоумение, и надежда.

— Где же общество, о котором ты столько рассказывал? Где действователи, которым настала минута показаться? Где они соберутся, что предпримут, где силы их, каковы планы? Почему это общество, если оно сильно, не знало о том, что царь умирает, хотя во дворец более недели приходили бюллетени как раз об этом? Если общество намерено что-то предпринять, скажи нам об этих намерениях, и мы приступим к их исполнению. Говори!

На лице Рылеева отразилось такое страдание, что Бестужев отвел взгляд. Рылеев опустил голову в руки и долго молчал. Наконец он сказал медленно, с трудом выговаривая слова:

— Мы не имеем установленного плана, никакие меры не приняты, число наличных членов в Петербурге невелико. Я поеду собирать сведения, а вы, сколько можете, разузнайте расположение умов в городе и войске.

Вечером собрались у Рылеева. Все уже знали, что гвардейские и армейские полки присягнули Константину. Нигде не выказали даже малейшего сомнения в законности его права на престол.

— Теперь все кончено, — сказал Трубецкой, — солдат склонить к возмущению не удастся никакой силой.

— Да, — согласился Оболенский, — нам остается только разойтись. Константин Павлович либерализма не потерпит, а наши имена ему прекрасно известны.

— Видимо, вы правы, — вздохнув, проговорил Рылеев, — настоящее общество придется уничтожить и несколько лет присмотреться к тому, каково будет новое правление. И уж потом в соответствии с обстоятельствами, может быть, представится какая-нибудь иная возможность для введения конституции. А в течение всего этого времени надобно всем нам послужить со всевозможным усердием, чтобы быть на хорошем счету у правительства и добиваться высоких мест в службе.

На этом совещание кончилось. Разошлись тихо и грустно.

Но на следующий день к Рылееву приехал Трубецкой.

— Не все потеряно! — воскликнул он. — Во дворце неспокойно, должна быть переприсяга: оказывается, Константин отрекся от престола еще при жизни Александра, и царем должен стать Николай. Соответствующие манифесты императора Александра об этом хранятся в Государственном совете, в Сенате и в Московском Успенском соборе. Поскольку манифесты держались в тайне, Милорадович не знал о них и заставил войска присягнуть Константину. Теперь предстоит выпутываться из этого положения: Константин должен отречься в пользу Николая, но, кажется, он не намерен делать этого. А действия Николая, понуждающего Константина, выглядят со стороны, как намерение свергнуть брата и занять престол.

Рылеев взволнованно заходил по комнате.

— Если мы не были готовы к кончине государя, то теперь сама судьба дает нам возможность для выступления, — сказал он. — Отречение — вещь у нас небывалая. Солдаты не поверят в добровольность отречения, особенно если государь цесаревич не приедет сам из Варшавы, а пришлет только письменное послание. Общество сейчас усилилось, за последние дни принято около десяти офицеров, которые ручаются за свои роты. Мы можем рассчитывать на Московский гренадерский полк, Измайловский и Морской экипаж. Воспользовавшись отказом войск присягать, мы вынудим Николая принять конституцию.

— Но требуется занять дворец, Сенат и Синод одновременно, — проговорил Трубецкой, в уме уже представляя всю операцию.

— Сколько же, вы полагаете, надобно войска, чтобы успешно совершить все это? — спросил Рылеев.

— Довольно одного полка, — ответил Трубецкой.

— Тогда нечего больше и хлопотать: можно ручаться за три, а уж за два-то — наверняка.

— Сколько сейчас в Петербурге членов общества и кто они?

Увы, как раз те, кто мог бы и должен был бы встать сейчас во главе общества, руководить его действиями, были далеко от Петербурга: Николай Иванович Тургенев уже год как лечился за границей, на Карлсбадских водах; Никита Михайлович Муравьев, взяв осенью отпуск, уехал в свое имение в Орловскую губернию; генерал Михаил Федорович Орлов — популярный в армии герой отечественной войны, подписавший капитуляцию Парижа, жил в Москве; в Москве же был и Пущин…