Звезда надежды

Каховский так же порывисто поклонился, отошел в угол, сел на стул и, не говоря ни слова, смотрел на Рылеева, пока тот разговаривал с Глинкой. Этот взгляд незнакомого человека смущал, и Кондратий Федорович стал прощаться.

Каховский вскочил со стула.

— Я тоже пойду, мне пора. Если позволите, Кондратий Федорович, мне с вами по пути…

Они вышли вместе на Театральную площадь, с нее мимо Гостиного двора прошли на Екатерининский канал сзади Казанского собора, где был кратчайший путь к Исаакиевской площади.

— Вы постоянно живете в имении? — спросил Рылеев.

— После отставки — да, но последние полтора года вынужден был по болезни провести за границей, где проходил курс лечения.

— В Петербурге находитесь, чтобы вновь поступить на службу?

— «Служить бы рад, прислуживаться тошно».

— Вы интересуетесь русской литературой и знаете комедию Грибоедова?

— Она принадлежит к тому роду сочинений, которые необходимо знать, как сочинения Пушкина.

Увы! куда ни брошу взор —Везде бичи, везде железы,Законов гибельный позор,Неволи немощные слезы;Везде неправедная ВластьВ сгущенной мгле предрассужденийВоссела — Рабства грозный ГенийИ Славы роковая страсть,—

или ваше «К временщику»… Я проезжал Россию от севера до юга, видел бедствия людей и не могу не сочувствовать им.

— Направление ваших мыслей делает вам честь. Конечно, в глазах определенного круга общества.

— Я дорожу мнением только этих людей. Каховские всегда были вольных мыслей: один из них при Екатерине был за это заключен в крепость.

Рылеев взглянул на Каховского. Глаза Каховского, устремленные в пространство, сверкали. Он вдруг остановился и взял Рылеева за руку.

— Я решился на всё.

— На что? — спросил Рылеев удивленно.

— На всё. Вы давеча спросили, зачем я приехал в Петербург. Вам я открою мою тайну. Я скоро уеду из Петербурга. Я еду в Грецию, к Ипсиланти. Ну, здесь я вынужден проститься с вами, счастлив был познакомиться…

— Если вы имеете досуг, может быть, навестите как-нибудь меня до отъезда, буду рад вас видеть. Квартирую я в доме Российско-Американской компании.

— Благодарю за приглашение! Завтра же… — Каховский тряхнул руку Рылеева. По тому, как он обрадовался, Рылеев понял, что ему, видимо, некуда деться, но Каховский оборвал себя; его радость была явно неприлична, и он продолжал уже другим тоном: — Завтра я не могу, если позволите, послезавтра ввечеру…

— Пожалуйста, жду вас…

Каховский стал посещать Рылеева. Действительно, в Петербурге у него не было ни родных, ни близких знакомых, он приходил почти каждый день.

Взгляды и высказывания Каховского совпадали с теми воззрениями, которых придерживались, и разговорами, которые велись в доме Рылеева. Может быть, только у Каховского все это было более обдуманно и более систематизированно, чем у многих посетителей рылеевского дома. Правда, Каховский и не претендовал на оригинальность, как-то он сказал Рылееву:

— Из большого числа моих знакомых очень немногие были противного со мной мнения…

Когда Рылеев предложил Каховскому вступить в тайное общество, то сказал прямо, что цель общества — свержение императора и введение в России народного правления.

— Согласен, — ответил Каховский и продекламировал из Пушкина:

— Лемносский бог тебя сковалДля рук бессмертной Немезиды,Свободы тайный страж, карающий кинжал,

Последний судия позора и обиды…

Еще в прихожей Рылеев услышал громкий самоуверенный бас, доносившийся из комнат. Рылеев прислушался.

— Начался экзамен. Особенно удивили всех мои познания в математике.

Рылеев вошел в гостиную. Напротив дивана, на котором сидела Наталья Михайловна и прильнувшая к ней Настенька, на стуле сидел невысокий, но ладный морской офицер в щегольской форме.

— Вот Дмитрий Иринархович рассказывает Настеньке, как он учился в корпусе, — сказала Наталья Михайловна.

— Завалишин, лейтенант Восьмого флотского экипажа, — встав со стула, представился офицер.

За обедом Завалишин продолжал рассказывать истории из корпусной жизни: как был им посрамлен учитель географии, как во время учебного плаванья, будучи в Копенгагене, он подружился с наследным принцем и про другие свои успехи.

После обеда Рылеев и Завалишин прошли в кабинет.

— Итак, Дмитрий Иринархович, я вас слушаю, — сказал Рылеев, закуривая трубку и давая понять гостю этими словами, что намерен переменить тон разговора, уместный в обществе дам и детей, но неприемлемый между серьезными мужчинами.

Завалишин принял условия.