Звезда надежды

— Каховский, подумай хорошенько о своем намерении. Схватят тебя, схватят и меня, потому что ты у меня часто бывал. Я общества не открою, но вспомни: я же отец семейства. За что ты хочешь погубить мою бедную жену и дочь?

Каховский вскинул голову, в смятении посмотрел на Рылеева, глаза его повлажнели, по щеке сбежала слеза.

— Этого я не могу допустить. Ну, делать нечего, ты убедил меня. Я отказываюсь от своего решения.

— Дай же мне честное слово, что ты не исполнишь своего намерения.

— Честное слово, клянусь, Рылеев.

Рылеев почувствовал облегчение, но, после того как Каховский ушел, до вечера его била нервная дрожь, и он снова и снова переживал ощущение надвигающейся катастрофы, на грани которой стояли все они.

Когда же вечером он заговорил о Каховском и Якубовиче с Бестужевым, тот сказал:

— А я думаю, что именно такие люди нам нужны в обществе. Ты все хлопочешь о привлечении в общество купцов, канцеляристов, но зачем они нам? Перевороты нужно делать вооруженной рукой.

— Прекрасное мнение! — насмешливо возразил Рылеев.

— Конечно, только вооруженной, — продолжал настаивать Бестужев. — Решительность, натиск, быстрота — и победа.

— А чем обернется эта победа?

— Как чем? — Бестужев запнулся.

— Вот, сам не знаешь! — воскликнул Рылеев. — Как ты не хочешь понять, что если переворот сделан военной силой, то власть останется в ее руках. А такая власть очень непрочная, против нее сейчас же организуется военная контрреволюция. Конечно, надлежит иметь военную силу на своей стороне, но переворот должен быть совершен гражданской частью общества, только тогда он будет прочен.

— Да, но дожидаться, когда общество будет готово для переворота, слишком уж долго.

Рылеев вспыхнул:

— Все говорят: долго, долго! В жизни народа десять лет — миг. Дело не в скорости, а в прочности. Какая прибыль совершить революцию, которая сейчас же будет ниспровергнута! Да и нельзя особенно полагаться на военных, ибо те, кого прельщает военная служба, подвержены многим предрассудкам, они часто полагают, что мундир возвышает их над соотечественниками и дает власть над ними. Власть в руках военных, соединенная с силою, опасна для граждан…

10

История Черновых и Новосильцева не окончилась объяснением в Москве. Новосильцев продолжал под разными предлогами оттягивать свадьбу. Товарищи по полку подсмеивались над ним: намекали, что-де какой-то Чернов принудил его, офицера лейб-гвардии, гусара, флигель-адъютанта, жениться, а жена у него, аристократа, будет — Пахомовна… Рылеев понимал, что ничего хорошего из этого брака, даже если он будет заключен, не выйдет. Оставался единственный выход — отказаться от брака. Нужно было только найти форму, которая позволила бы осуществить это, не нанося урона чести ни той, ни другой стороне. Рылеев взялся поговорить об этом с Новосильцевым.

— У вас нет формального согласия отца невесты. Вы едете в Могилев за этим согласием и получаете формальный отказ. После этого вы свободны от всех прежде данных обещаний, — сказал Рылеев Новосильцеву.

— Хорошо, — сразу согласился тот.

Возвратившись от Новосильцева домой, Рылеев застал у себя Константина Чернова.

— Он едет в Могилев, — сказал Рылеев.

— В этом уже нет надобности, — ответил Чернов. — Отец сам выслал Новосильцеву письмо с освобождением от принятых тем обязательств.

— Почему?

— Прочти, что пишет отец.

Рылеев развернул письмо. Пахом Кондратьевич путано, повторяя по нескольку раз одно и то же и прося у сына извинения за свой поступок, писал, что не мог поступить иначе. Главнокомандующий Первой армии граф Сакен по жалобе Екатерины Владимировны Новосильцевой вызвал его, упрекал в том, что, мол, он воспользовался неопытностью и благородством молодого человека, грозил большими неприятностями по службе, если он будет продолжать домогаться брака дочери с Новосильцевым, и заставил при себе написать Новосильцеву отказ.

— Это меняет положение дела, — сказал Рылеев, сворачивая письмо.

— К оскорблению чести сестры теперь прибавилось оскорбление, нанесенное отцу. Мы должны драться.

— Да, надо драться. Аристократы все еще продолжают относиться к нам с презрением и отказываются видеть в нас людей, равных себе, но они жестоко заблуждаются: теперь и в среднем классе есть люди, высоко дорожащие честью и своим добрым именем. Я буду твоим секундантом.

— Только поставьте такие условия, чтобы на мне все кончилось. Ведь если он убьет меня, а сам останется жив, с ним будут стреляться братья. Пусть уж лучше я один паду жертвой.

— Хорошо, я исполню твою просьбу.

Все понимали, что эта дуэль должна окончиться трагедией, но не было такой силы, которая могла бы ее предотвратить. Дуэль утратила характер спора частных лиц и приобрела черты столкновения общественных групп.

У Рылеева на Чернова смотрели как на героя.

— Я в отчаянье, что моя жизнь уже обещана другому, — сказал Якубович, — не то почел бы за счастье быть вашим секундантом в двойной дуэли.

Секунданты (со стороны Чернова — полковник Герман и Рылеев, со стороны Новосильцева — ротмистр Реад и подпоручик Шипов) встретились в Семеновских казармах для составления условий дуэли.