Звезда Парижа

— Неужели только из желания угодить обществу? — допытывалась она, и искренняя боль была в ее голосе. — Неужели ты можешь поступить со мной так

— Я не понимаю, тебя, дорогая, — сказал Эдуард.

— Я говорю о Мари д'Альбон.

Так как он продолжал молча смотреть на нее, Адель добавила:

— О твоей помолвке с ней. Ты что же, говорил ей то же, что и мне? Если да, то я такого не заслужила. А если нет, то при чем тут она?

— Да, при чем тут она? — повторил Эдуард.

Адель, полагая, что ему вздумалось насмехаться над ней, ничего уже больше не сказала. Она вообще не намерена была затевать подобный разговор. Только слова Эдуарда «я люблю тебя", сказанные так проникновенно, заставили ее упомянуть о Мари, а без них она бы никогда не заикнулась о ней: эта ночь была их ночью, в ней не было места никакой Мари на свете.

Эдуард, силой заставляя повернуться к нему лицом, сказал:

— Должно быть, ты просто наслушалась сплетен.

— Сплетен? Но ведь все говорят, все уверяют…

— О, неужели уверяют настолько, что даже Адель, которая лучше всех знает, какой я неважный семьянин, поверила в эту небылицу? — ласково поддразнил он ее.

Голос Эдуарда был так спокоен и весел, что не встревожиться было нельзя. Она знала, что он придерживается правила никогда не лгать, да и стал бы он призывать на помощь какую-то дешевую ложь? Сердце Адель пропустило один удар. Поднимаясь на локте, она зашептала быстро, отчаянно, словно пребывала в настоящем ужасе:

— Но как же? Все об этом говорят. А когда у д'Альбонов начались трудности с деньгами, то и вовсе целый хор получился: все утверждают, что ты спасешь их от разорения, женившись на Мари. Я знаю, ты отдыхал с ними где-то за городом… говорят, ты ценишь ее, да и вообще, я знаю, она красива… А твоя мать? Она ведь за этот брак, она наверняка любит Мари!

— Ты откуда вообще все это взяла? Адель! Что тебе за дело до Мари?

— Мне? Да она не выходила у меня из головы почти полгода, с тех самых пор, как ее стали связывать с тобой! Я с ума сходила от этого!

Он некоторое время молчал. Потом негромко спросил, не зная даже, как к сказанному относиться:

— Ты следила за мной?

— Пыталась. Ну, Эдуард, скажи мне, — она почти умоляла, — это так или нет?

— Что?

— Ты женишься на Мари?

Эдуард улыбнулся, перебирая волосы Адель:

— Моя мать хотела бы этого брака. Признаться, дорогая, до меня тоже порой доходили подобные слухи, но мне казалось это просто смешным. Я никогда бы не обидел Мари ложными надеждами, она слишком мне нравится. Нравится, как очень многие нравятся. — Эдуард мягко добавил: — Я никогда не собирался на ней жениться, это скорее мечта моей матери, а еще больше графини д'Альбон. Я не хотел их разочаровывать.

— Но почему же они тогда об этом говорили? — допытывалась она, судорожно сжимая обеими руками его ладонь. — Почему?

— Я подозреваю, они пытались таким образом заставить меня привыкнуть к мысли о Мари. А вообще-то я не вникал в то, что ими движет.

Графу де Монтрею казалось, что он сказал всё, чтобы успокоить Адель, чья ревность его позабавила — до того она была беспричинной. Но лицо молодой женщины словно застыло, не выражая никаких чувств, кроме, может быть, оцепенения. Будто обессилев, она опустилась на подушки; пальцы ее рук были сцеплены. Она прикусила губу и не говорила ни слова.

Эдуард склонился над ней:

— На мой взгляд, в моей жизни и намерениях нет ничего такого, что могло бы сильно тебя огорчить.

Она молчала, пребывая в каком-то непонятном ему отчаянии и полузакрыв глаза.

— Адель, — сказал он почти раздраженно, — надеюсь, ты достаточно умна, — впрочем, я даже уверен в этом — чтобы не заставлять меня клясться и выделывать всякие банальные штуки? Это было бы совершенно неуместно.

— Эдуард, — проговорила она, будто собравшись с силами, — мне очень жаль.

Прежде чем он успел что-то сказать, она добавила:

— Знаешь, я предала тебя.

Слез не было в ее глазах. Поднимаясь, плотнее закутываясь в простыню, словно стыдясь теперь своей наготы, она прошептала, умоляюще складывая руки:

— Эдуард, мой дорогой, я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить. Я так ревновала, так боялась тебя потерять, что сходила с ума… вероятно, у меня и вправду что-то в голове помутилось. Но, поверь, всё еще можно поправить, и это даже хорошо, что ты сейчас не дома, а здесь…

— Ты ничего не объясняешь толком, дорогая. Мне кажется, ты…

— Я сделала подлость, и я знала это, когда шла сюда, я намеренно тебя предала, лишь бы не отдать ей! — прокричала она в отчаянии, закрывая лицо руками.

— Кому не отдать? — холодно спросил Эдуард.

— Мадемуазель д'Альбон!

Он силой отнял руки от ее лица, заставил взглянуть на него, и Адель почти беззвучно, сбивчиво и бессвязно объяснила ему все. От непоправимости того, что она совершила, ее охватывал ледяной холод: он мешал думать, мешал даже чувствовать. В отчаянии цепляясь руками за Эдуарда, проклиная саму себя за глупость, желая себе смерти, она больше всего боялась увидеть на его лице презрение или отвращение.