Звезда пилота

– Правда? – пискнула девчонка с таким восторгом, будто Данилевский осчастливил ее на всю жизнь. А может, так оно и было.

– Так что снимай свою блокировку! Ваш робот это сделает за две минуты, надо только поменять коды, – убеждал профессор. – И продолжай работу! Все эти запреты рано или поздно отменят, и твои дети станут не позором, а украшением и уважаемыми членами общества. И тогда я вернусь и продолжу эксперименты! Наука будет свободна от идеологических ограничений!

Мысли Мади восторженно прыгали, она смотрела огромными светящимися карими глазами и улыбалась во весь рот, как маленькая. «Неужели это получится, и я смогу, и будет ребенок? Тогда даже мама не станет ругать… А что скажет Бено? Но даже если придется растить ребенка одной, то…». Что за бред ей внушает Данилевский? Додумался! Девчонка ему не лабораторный термостат! Он уже давно не в Центре Человека! Довольно того, что Первому он жизнь испортил, еще и ей испортить хочет! Никакого ребенка она в лесу растить не будет! Эти вредные глупости пора кончать!

Бентоль в очередной раз нажал внушением. Через несколько секунд Мади начала рассуждать более здраво, хотя от своих мечтаний не отказалась. Ладно. Когда настанет время, Бентоль вспомнит о них вместе с ней. А что Данилевский?

– Надо начать разработку вакцины от ВС! – уже рассуждал профессор, забыв о продолжении эксперимента. – И обязательно достать мои проработки по вакцине! Они должны остаться дома, у жены, я держал их в запасном микрокомпе, и забыл под внушением, когда уходил от нее. Да, там много было интересного по генетике вируса!

И он пошел вперед, напевая под нос какую-то неясную мелодию. Слов он вслух не пел, но в мыслях бывшего заведующего лабораторией кружились знакомые слова: «Сияй, моя звезда, над моей мечтою, над моей судьбой!». Похоже, Данилевский уже что-то разрабатывал. Надо привезти ему этот микрокомп, чтобы больше об экспериментах с детьми не вспоминал.

Дни сменяли друг друга незаметно и теперь были заняты клиническими испытаниями. Рена раз за разом составляла новые варианты Анти-ВС. Мохнатые больные один за другим усаживались на захват и то принимали Анти-ВС внутрь, то терпели уколы, которые им делал робот, то мазали составом заросшие части тела. На испытание рискнул даже Данилевский, чья недавно выросшая шерсть оказалась самой чувствительной к лечению, а кашель у него и не начинался. Фери, заразившийся раньше, по-прежнему мучился кашлем, зато расставался со своей растительностью очень быстро, раскидывая вокруг клочья кудрявой коричневой шерсти. Самыми упорными оказались меховые покровы командира Иринга и Валентина. То ли они болели дольше всех, то ли оказались менее чувствительны к лечению, но только через десять дней клочья светлой и седой шерсти начали осыпать их двор и ползающих по нему кавинов, а еще через пятнадцать начал уменьшаться кашель. От застарелого кашля им надо было долечиваться еще долго, но это было делом времени.

В один из дней удалось уговорить на новое лечение даже Хранителя преданий Ваихола, прилетевшего в сопровождении охраны и внука в деревню с визитом вежливости. Дело было, конечно, не только в вежливости. Старик был Хранителем преданий, а значит, местным историком, и хотел быть в курсе всех событий. А любопытный Эо ради приобщения к цивилизации был готов даже на лечение, которое ему не было нужно. У него заново взяли кровь, потом мазнули малой дозой Анти-ВС, и только тогда его неуемный аванигал был удовлетворен.

Мади каждый день сочиняла отчеты, а Бентоль, сидя на захвате, прикидывал, когда можно будет слетать в Сомервиль за проработками Данилевского и скоро ли он сможет вернуться со своим открытием к людям. Это могло произойти через несколько месяцев, а может быть, и лет, но не сидеть же в стикском сыром лесу до конца жизни! Неясным оставался только страх. Кто же этот Ава Увигао?

15. Большая гонка

«Раскаты грома разносят по небу вздыбленные облака, серые слезы неба текут по лицу вместе с моими. Когтистые лапки мороза разрывают в клочья все мое существо, отбирая последние искры опаляющего пламени любви. Чем я разгневала Витязя Ночи, отчего огненный жар его страсти покрылся инеем дерзновенного равнодушия?» – сочиняла Лорелея, сидя среди ночи перед миражом с очередным золоченым дворцом. Бентоль заглянул в освещенную золотистым миражом комнату. Сегодня из миража глядел приукрашенный вариант его самого, нахмурив широкие прямые брови и мрачно сжав большой рот.

Богиня сидела совсем рядом, окно было открыто, и Первый прыгнул в него, с готовностью исполняя роль витязя. Когтистые лапки мороза и дерзновенное равнодушие мгновенно сменились огнем страсти. На секунду появились угрызения совести, но Бентоль прогнал их. Совесть должна была мучить Лорелею, изменявшую мужу со всеми проповедниками подряд. Да и найти микрокомп Данилевского среди здешнего бедлама без хозяйки было невозможно.

Когда первая вспышка огня страсти миновала, богиня нахмурилась.