Звезда заводской многотиражки 4

И вот тут грянул второй гром — арестовали Виктора. Прямо в лучших традициях — ночью, без предварительных ласк и объяснений. Жена в истерике прибежала к Антонине, принялась швыряться обвинениями, что это она, мол, дрянь такая, сдала Витеньку.

А потом явился и сам бедовый братец. Сказал, что его прижали и сказали, что из страны не выпустят, если он правду не расскажет. А они с Витей друзья детства. А комитет глубокого бурения под него как раз давно копал. Ну и условие — пиши, дорогой, иначе никакого воссоединения с родиной тебе не светит.

Антонина молча пила чай и смотрела в окно. Я тоже молчал. Потому что, а что тут скажешь? Что пройдет еще пять-семь лет, и вся эта история поменяет полярность, и ее можно будет разыграть, как козырного туза? Помочь тут я действительно мало чем мог, разве что просто поддержать морально… Или…

— И что думаете делать, Антонина Иосифовна?

— Совершенно ничего, — ответила она. Устроюсь на какую-нибудь работу, чтобы сводить концы с концами.

— Я, наверное, сейчас странную вещь скажу, но… — я помолчал, покачивая чашку с недопитым чаем. Купил в процессе разговора, а то продавщица начала косо на нас поглядывать. Мол, сидим долго, ничего не покупаем. Допить не смог. Сладкая коричневая жижа имела вкус заваленных опилок. — Мне почему-то не хочется, чтобы все вот так закончилось.

— Жизнь, Иван Алексеевич, редко считается с нашими желаниями, — Антонина вздохнула.

— У меня было что-то вроде прозрения, знаете, — я усмехнулся и подмигнул ей. — Я слушал вашу историю, а мой внутренний голос нашептывал: «Ты будешь последним дураком, если потеряешь связь с этой женщиной!»

— Не надо, Иван, в жалости я не нуждаюсь, — сказала она, и ее прозрачные глаза стали похожи на две льдинки.

— А кто говорит о жалости? — серьезно сказал я. — Я бы не сказал, что мой внутренний голос какой-то особенно жалостливый. Нет, Антонина Иосифовна. У меня совсем другой мотив. Где-то даже жалости противоположный…

— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Антонина.

— Объяснить сложно, но я попытаюсь, — сказал я и сцепил пальцы в замок. Потом мысленно чертыхнулся и раскрыл ладони обратно. Закрытая поза — плохое начало для попытки установить доверительные отношения. — Я не пытаюсь предложить помощь или моральную поддержку. Точнее пытаюсь, конечно, но просто как человек. Черт, ерунду какую-то говорю, да?

Я опустил взгляд, посмотрел на свои ладони, потом снова поднял глаза на Антонину. И встретился с ее пытливым прозрачным взглядом. Она молчала, ожидая продолжения.

— Жизнь штука странная и непредсказуемая, — зашел я с другой стороны. — Мы с вами вместе работали недолго, но я успел понять, что мне это нравится. Что с вами я расту как журналист, понимаете? Что вы настоящий профи, почти гений. А может и не почти… Сейчас ситуация выглядит какой-то безнадежной. Изменить ее не в моих силах, это точно. Но она ведь может и измениться, да? И вот когда это произойдет, мне бы хотелось, чтобы мы с вами продолжали оставаться на связи.

— Если, ты хотел сказать? — иронично проронила Антонина Иосифовна.

— Может и если, — я пожал плечами. — В общем, давайте дружить, а? Встречаться, разговаривать по душам, ходить в кафе, обсуждать мировые события… Даже не знаю… на лыжах кататься… В общем, делать то, что обычно делают, когда дружат семьями.

— Но вы же понимаете, что у вас тоже могут быть неприятности из-за этого? — серьезно спросил она.

— Ну и что? — я легкомысленно пожал плечами. — Как-нибудь справлюсь. Давайте так. Назначим вечер, когда будем обязательно общаться и встречаться. Скажем, четверг. Я буду звонить вам в обед, мы будем договариваться, чем займемся. Чем-то интересным или нет, неважно. Ну что, вы согласны?

— Я… Не знаю, чего вы добиваетесь, Иван, — задумчиво проговорила она. — Вы меня удивили.

— Но в принципе вы не против? — спросил я. Она промолчала, и я счел это достаточным, чтобы продолжить. — Тогда я позвоню в четверг. В обед.

Может и зря я не стал рассказывать Антонине про ЭсЭса и наши редакционные проблемы. Но как-то язык не повернулся. Ее история оказалась на порядок тяжелее наших взаимоотношений с новым главным редактором. Ладно, четверг скоро. Еще успеется. Я смотрел, как за Антониной закрылись двери автобуса, потом развернулся и пошел на свою остановку, чтобы ехать домой. Даша, наверное, уже дома. Она вроде никуда не собиралась. Но тут я поравнялся с будкой телефона-автомата. И, внезапно подчинившись самому мне не до конца понятному мотиву, шагнул внутрь и сунул в прорезь удачно попавшуюся под пальцы «двушку».

— Ого, сколько лет — сколько зим! — хохотнул Веник в телефонной трубке. — Повезло тебе, ты меня прямо на пороге поймал! Что-то важное?

— Да нет, просто хотел поболтать, соскучился, — я тоже засмеялся. — Время детское еще, вторник, опять же!

— Ну это ты удачно зашел тогда, — усмехнулся Веник. — Подгребай в «Петушок», я как раз туда собираюсь. Из наших мало кто будет, но я вчера в ночь работал, сегодня необходимо развеяться. Компрене?

— Требьян, — отозвался я. — Тогда мчу туда на всех, так сказать, парах!