— Говорят, шах остался о ней в неведении. Разгромами в Герате руководил наместник шаха в Хорасане Наджми Сони.
— Как бы там ни было, великий Джами тысячу раз прав: распря шиитов и суннитов вызывает тошноту у людей с душою… Увы, как бы вновь не постигло меня разочарование: думал, что судьба наконец-то ниспослала мне в лице шаха Исмаила мужественного, благородного и просвещенного друга-венценосца, а он, видно, тоже запутан в тошнотворные распри о том, какой сунны придерживаться.
Мохим-бегим попробовала умиротворяюще улыбнуться мужу:
— Как видно, нигде нет роз без шипов, мой повелитель!
Бабур посмотрел на жену, потом на сестру. Та вымолвила, не без усилий:
— Есть пословица: «Ради самой розы приходится ухаживать и за шипами». Шах Исмаил проявил к нам столько… снисхождения…
Бабур поднялся с места. Подошло время назначенной им встречи с шахским послом. Мохим-бегим проводила мужа до дверей.
Бабур коротко и громко бросил:
— Считайте, что моя сестра всем нам — как мать родная!
Мохим поняла потаенный смысл этих слов. Приложив руку к груди, ответила:
— Со всей душой… А к вам одна просьба, повелитель. Будьте осторожны! Иногда за шипы принимают ядовитые стрелы.
С ярко вспыхнувшим горячим чувством нежности, признательности к жене, с благодарностью за то, как она проникает в его заботы и опасения, Бабур пообещал:
— О, не волнуйтесь! Я знаю это.
И подумал про себя: «Не надо жалеть ни золота, ни иных средств, способных склонить Исмаила к союзу. И его самого, и его посла надо брать щедростью!»
Дары были и впрямь великолепны: драгоценные жемчуга, бадахшанские рубины, богатейшие златотканые одежды, клинки лучшего закала с золотыми рукоятями, прихотливые предметы роскоши. Повара и кухонная обслуга два дня и две ночи с ног сбились, готовя угощения для пира, доселе невиданного в Кундузе: одних гиссарских курдючных овец было прирезано свыше восьмидесяти голов, а уткам, куропаткам, оленям, доставленным охотниками горными, степными, лесными и из прибрежных тугаев, вовсе числа не было.
Советник Бабура, Мирза-хан, не раз бывший во время своих поездок к шаху на разных торжествах в числе его гостей, предупредил Бабура:
— Кизылбаши пир без вина не считают за пир.
Первый же визирь Касымбек, известно, вина терпеть не мог. И сам Бабур еще ни разу не пил вина, если не считать случая в Кабуле, когда после женитьбы на Мохим попробовал некоторые сухие вина.
Сейчас к царившей в его сердце радости примешивалась временами и какая-то смутная тревога — словно противилась душа той сложной игре, которую он затеял и без которой нельзя было обойтись. Источниками тревоги, как он думал, были шах Исмаил и распря суннитов и шиитов.
Ему захотелось забыться, рассеять эту тревогу — хоть на часы пира. Ну, и просто нельзя не выпить хозяину, немножко выпить, коли гости пьют.
Во дворец доставили немало пахучего и крепкого майноба и других вин — сколько можно было достать в Кундузе.
Подростки-кравчие, наряженные в цветастые камзолы с светло-желтыми воротниками, разливали вино по золотым и серебряным кубкам. Преподнесли сперва Бабуру, потом, поочередно, сидевшему рядом с ним послу шаха визирю Мухаммаджану и Мирза-хану.
В этом пиршестве участвовало свыше сотни беков и других знатных людей. Многие из них, незаметно от Бабура и Касымбека, попивали на прежних Бабуровых тоях, а теперь тем паче, — держа в руках бокалы с вином, озорно переглядывались, только и ждали что знака хозяина. И Тахир, сидевший среди меньших по значению беков, то и дело поглядывал на серебряный бокал осторожно, точно на некое живое существо: непривычно, а притягивает.
Мирза-хан, поигрывая густыми сросшимися бровями, шептал послу:
— Высокий гость, вы являетесь свидетелем необычного события — во дворце мирзы Бабура сегодня на пиршестве впервые собираются пить вино!.. Обратите внимание: какое волнение среди собравшихся.
Орлиноносый краснобородый посол с нескрываемым интересом оглядел дастархан, качнув огромной чалмой, на которой красовался знак алой короны, потом повернулся, уставил крашенную хной бороду в сторону Бабура.
Бабур держал бокал, будто некую птицу, готовую вот-вот выпорхнуть из рук или внезапно больно клюнуть держащего ее. Все ждали слов Бабура, и он молвил так:
— В дни радостей и в кругу высокочтимых гостей пить вино, приготовленное из чистого винограда, — обычай» оставшийся нам от дедов и прадедов. В нашей жизни до сей поры печалей было больше, чем радостей, и мы воздерживались устраивать празднества с винопитием. Уважаемым бекам известно, что в Герате венценосные родственники мирза Бадиуззаман и мирза Музаффар на пышных пиршествах в нашу честь потчевали нас майнобом, но мы, принеся извинения, воздержались, ибо заботы, тогда отягощавшие душу, не позволяли предаться веселью. Но теперь, по соизволению всевышнего, дожили мы до радостных дней, коих причиной — благосклонность великого шаха Ирана Исмаила. Радость же сегодняшнего дня нам подарил наш высокий гость, и да будет вылита наша первая чаша в знак доказательства нашего безмерного уважения к шаху Исмаилу и в знак приязни к мудрому послу его — визирю Мухаммаджану!