Звездные ночи

— Надо, видимо! Только… Чем крупней государство, тем трудней, — скажу больше, — мучительней управлять им. Всю меру этих мук я все-таки не представлял себе прежде, когда возникло стремление создать здесь большое государство. Днем и ночью — труд, тревоги, борьба, борьба… Точно живу средь действующих вулканов… Хватит ли сил моих на достиженье задуманного — вот чего не знаю.

— Хватит, повелитель. Я уверен в этом. Вам еще нет и пятидесяти — вы в возрасте сильного мужа.

— Но как прибыл я в Индию, так все кажется мне, что за каждый год я теряю пять, а то и десять лет жизни, отпущенной всевышним. Лихорадка, бессонница…

Хондамир сегодня утром прочитал новый диван[167] Бабура — стихи, написанные только здесь, в Индии. Слушая сетования шаха, вспомнил рубаи из этого дивана:

Знойным днем плоть горит в лихорадке-огне. Как мне тяжко!

Ночью дух не забудется в сладостном сне — так мне тяжко.Нарастает печаль, а терпенье уходит, уходит.Я не знаю, как жить. Знаю только, что мне — очень тяжко.

Глаза Бабура покраснели от бессонниц, слезились при ветре, даже слабом.

«Может, он нее еще борется с собой, чтобы не пить? — подумал Хондамир. — Ведь в том же диване и такие строки:

Я дал обет не-пить, связал себя обетом.

Что делать мне, как жить, чьим следовать советам?Раскаясь, пьющие дают зарок не пить,Я дал зарок не пить и каюсь только в этот[168].

— Я слышал, повелитель, что есть врачеватели, кои знают средство от бессонницы.

— Мой лекарь Юсуфи из Герата пробовал лечить. Но ничего не вышло! «Вам нужен покой», — говорит. «Забудьте о государственных заботах», — говорит. «Ночами не пишите стихи», — говорит. Невыполнимо все!.. Как это можно — быть во главе государства и не заботиться о нем? А забываю я об этих заботах, лишь когда пишу стихи. Или книгу свою. Но в Агре у меня не находится времени для писания. Невмоготу мне стало, уважаемый, вот я и решил прогуляться в Сикри. Тут спокойней. И лучше пишется… Много маснави написал… Привык — бессонными ночами и пишу.

«До сих пор еще болеет и к тому же утомляет себя непрерывной работой, — думал Хондамир. — Голова не отдыхает, оттого и бессонница». Но говорить это, взять открыто сторону лекаря Юсуфи — не следовало. Из чувства уважения не следовало. И потому также, что Бабур никогда и ни в чем не щадил себя, до предела проявляя свою душу, свои силы, и был доволен именно таким напряжением. Лишать его удовлетворенности собой — неуместно и жестоко.

— Да прибавит вам бог сил и бодрости! — горячо пожелал Хондамир Бабуру.

Больше говорить о себе Бабур не пожелал. Спросил о другом:

— Мавляна, сколько лет вы писали свою «Книгу жизни любимого друга»?

— Одиннадцать, повелитель. Не считаю, что завершил ее… Не писалось в Герате. Все последние годы сунниты и шииты, то и дело вырывая Герат друг у друга из рук, то в огне жгли его, то стужей вымораживали.

— Понимаю… Помните, когда мы беседовали наверху, на минарете Унсии, вы с тревогой спросили: «Не закатывается ли звезда счастья Герата?» Ваши опасения, увы, оправдались.

— Счастье отвернулось от Герата. И Самарканд закрыл объятья для нас! Шиитско-суннитская вражда перерезала живые жилы связей Мавераннахра с Ираном. А эти связи сколь благодатными были для многих поколений, как много талантов благодаря им достигало совершенства! Невежды султаны отдали Мавераннахр на съедение суеверным и темным шейхам. Один ученый из Самарканда чуть ли не плача рассказал, что обсерватория Улугбека превращается в груду развалин. А правителю города нет до сего никакого дела. Уже разбирают стены здания, кирпичи уносят, чтоб залатать дырки в своих жилищах и сараях.

— Мы в чужой стране возводим дворцы и медресе, а они там разрушают свои… Горький поворот судьбы, не правда ли, мавляна? Я покинул старую родину и все свои силы теперь отдаю новой, Индии, но бывают часы, когда я кажусь сам себе неблагодарным сыном. И несчастным человеком!

— Все происходит по воле аллаха. Это так. Человек ничего не может изменить в предначертанной ему судьбе. Это тоже так. Но вот я, взяв пример с вас, приехал в Индию! Сам, по собственной воле. И бессильный измени! ь события, их сплетенный клубок, хочу мысленно распутать его, найти, понять главную нить истории — предмета моих занятий, моей науки.

Бабуру понравились слова Хондамира. Приблизив своего коня к коню Хондамира, поехал бок о бок.

— О, как верно вы рассуждаете, мавляна! В клубок событий вплетены и наши желания, наши стремления. Однако не только они. Есть многое в этом клубке. История безбрежна, постоянно изменчива. Это — кружение небосвода. Силы, им управляющие, и есть «главная нить». Разве не так?

Хондамир внимательно слушал, пока не вмешиваясь в рассуждения Бабура. Тот продолжал: