Звездные ночи

Хондамир опять отыскал поразившие его строки: «До сих пор не представлял себе столь хорошо, как сладко это — жить». Такая проза стоила поэтического изречения, приведенного тут же Бабуром: «Кто на пороге смерти был, тот цену жизни знает».

Читая «Бабур-наме», Хондамир видел подобного себе, смертного человека, который постепенно становился ему все понятней, дороже и ближе сердцу.

А ведь как не любят венценосные властители быть похожими на обычных людей! Хондамир сначала так было и хотел объяснить себе странный слог Бабура. Зачем, в самом деле, шаху Бабуру изошряться, тратить силы на высокий слог? Он сам — властелин и поэтому позволяет себе быть простым, смело идти наперекор общественным нормам.

Эта мысль примирила его с шокирующей необычностью слога Бабура. Потом Хондамир вовсе перестал думать о слоге — его увлекли сами события, описанные Бабуром с удивительными подробностями и редкой прямотой.

Хондамир перечитывал рукопись — всю ночь и весь следующий день…

Бабуру пришлось срочно уехать по делам в Агру, а через два дня утром — из-за дневной жары он предпочел скакать на коне ночью — вернуться в Сикри.

Шах выглядел еще изможденней, чем три дня назад. Но, придав лицу бодрый вид, он спросил Хондамира под журчанье струи родниковой:

— Не скучали вы тут без меня, мавляна?

— Все это время, повелитель, я беседовал с вами. Непрерывно!

— Еще не закончили чтение?

— Прочитал залпом за ночь и многажды перечитывал потом. Ни о чем другом не могу думать.

— Мавляна, не жалейте меня, скажите правду.

— Правду? Скажу! Вы меня убили.

Хондамир сказал это серьезно, с грустью в глазах.

— Как это… я могу убить… вас?

— Простотой! Простотой и ясностью своего изложения вы показали никчемность нашего обычного изысканного, усложненного, «высокого» слога.

Бабур улыбнулся облегченно:

— А, вот вы о чем!.. Но войдите в мое положение. У меня не было времени для украшения слога, да я и не умею.

— И хорошо, что не было времени… для безделушек. — Хондамир не принял (или не понял) шутки Бабура. — От души поздравляю вас, мой хазрат, — такой удивительной книги еще не было на тюрки!

— Ну, я еще должен дописать ее. Есть и просто утерянные главы.

— Я уверен, вы их восстановите. И допишите новые. Но… но… Я думал о ней, об этой удивительной книге, — такой не было ни на фарси, ни на тюрки… Я долго размышлял, повелитель. Если «Хамса» Мир Алишера самое великое поэтическое произведение, написанное доселе на тюркском языке, то «Бабур-наме» для меня, для человека, пишущего прозой, пишущего историю… В моей душе эти два произведения заняли места друг с другом рядом.

— О, вы преувеличиваете значение моего труда, но я благодарен вам, мавляна, за большую щедрость души… — Бабур усмехнулся. — Но ведь я еще буду дописывать эту книгу, эту «Бабур-наме», скажите же откровенно и о ее слабостях.

Хондамир задумался. Потом решил не утаивать ничего — ни малого, ни большого несогласия.

— Мой хазрат, я буду говорить лишь о некоторых страницах… Вы приводите очень много подробностей о Герате, о Хусейне Байкаре и его эмирах: тут есть неточности в датах и в именах.

— Нуждаюсь в вашей помощи, мавляна.

— Я выписал замечания свои на особой бумаге; лежит у меня в комнате садовой хужры. Я передам ее вам. когда верну рукопись.

— Буду благодарен.

— Но если позволите, мой хазрат, есть у меня соображение другого рода.

— Пожалуйста, выскажите его, мавляна.

— Мы, историки, доподлинно знаем, — начал Хондамир, — что доселе ни одно государство-, особенно большое, не рождалось без боли и без крови. Да и сам человек, сын и потомок Адама, рождается так же… Так вот, вы создали большое государство в Афганистане, завоевали Делийский султанат и другие земли в Индии. Конечно, были кровопролитные битвы. Для острастки вы приказывали убивать людей из наиболее враждебных вам племен. Эти приказы приводите в «Бабур-наме». И то приводите, как были порублены вашими нукерами три тысячи человек в крепости Баур в Северной Индии. Как несколько сотен попавших в плен при Панипате были истреблены вашими стрелками… Правдивость — великая цель, повелитель. Я это понял. Но во оставят ли в душе потомков, которым предстоит читать вашу книгу, тяжелый осадок подобные подробности? Разве забота о славе — не ваша забота?.. Нельзя ли опустить эти места из книги?

Бабур почувствовал, как высыхает и горчит у него во рту. Не спеша с ответом, он присел у края родника, зачерпнул ладонью прозрачную воду. Чистая и прохладная, она принесла облегчение.

— Я понимаю, мавляна, что это говорит человек, болеющий за меня душой. Что ж, мне тоже тяжело было писать о таких подробностях… Когда-то мне снился потрясатель вселенной Сохибкирон Тимур. Он успокаивал меня во сне: нет войн без крови. Так оно и есть… А вот ныне мучит меня бессонница… Подробности эти я доверил бумаге, дабы облегчить душу. Пусть потомки знают все, как оно было. Пусть не принимают нас за ангелов. Они должны ведать и о наших страданиях, испытываемых и от зла, что нам причинили, и от содеянного нами же зла.