Звездный Пилот

Поерзав, Павлов подтянул под себя ноги, обнял колени. Бросил долгий взгляд в черный проем колодца. Да. Все так и есть. Все эти переходы, железные двери, трубы в колодцах, киберы-уборщики, замки на дверях. Все это – прошлый век. Всего полчаса назад, пробираясь по темному туннелю, Николай поймал себя на мысли, что идет сквозь недра старого морского судна, работающего на угле. Железо, тепло. Рычаги, кнопки. Герметичные двери. Обслуживающий персонал – целая армия. За прошедшие столетия принцип не изменился. Берешь железную банку, набиваешь ее людьми, бросаешь в неизвестность, надеясь на лучшее. Да, материалы стали прочнее, двигатели экономичнее, механизмы – надежнее. Но принципы… Принципы не изменились.

Неужели все так плохо? Николай припомнил работу в ангарах и нахмурился. «Утюги» – надежные машины. Но вокруг них постоянно вьются техники. Не выспавшиеся, с красным глазами, работающие по две смены подряд. В ремонте всегда находится пара машин. Всегда это мелочи – то проводка, то программное обеспечение, то восстановление поверхности. Его любимая «двушка» тоже не раз отказывалась стартовать, и тогда ее облепляли толпа ребят в серых комбезах. Да, быт заедает. А если взглянуть на все это в масштабах всего корабля? «Академик Ефремов» – не катер, его не поставишь в док на обслуживание во время полета. Все действительно так плохо? Вполне возможно. Но почему все молчат? Или… или не молчат?

Засопев, Павлов с ненавистью глянул на терминал. Судя по разговору, Чагин вовсе не одинок в своих убеждениях. Хуже всего, что он прав – технологии прошлого века не годятся для работы в дальнем космосе. Да, караван грузовиков на Луну, регулярный рейсы на Марс, исследования Плутона, Нептуна. Да. Но сейчас они прыгнули выше головы. Это очевидно. И в самом деле, почему? Хватило бы одного прыжка, лет на пять. И обратно. Зачем такие сложности?

В этом безумии есть рациональное зерно. Есть своя правда. И этот разговор об артефакте тоже укладывается в схему. Выходит, и тут Чагин прав. В самом деле. Если есть надежда усовершенствовать наши технологии, значит, надо брать данные в охапку и бежать домой. Со всех ног. Сделать то, что сам Павлов сделал по приказу Федорова. Любой ценой доставить драгоценную информацию исследователям. Федоров за это жизнь отдал. И Рим. И Зоя. И все остальные. Что будет, если все это действительно сгинет вместе с «Ефремовым» в глубинах дальнего космоса? Это значит, что все они умерли напрасно? Зря? Так нельзя. Это неправильно.

Выходит, Чагин прав? Значит, лучше сидеть на месте и не дергаться, пока его команда разворачивает «Ефремова» для прыжка на Землю? Что делать пилоту Павлову, который затаился в технических коридорах, как мышь за веником?

Николай поднял руку, потянулся к планшету, чтобы включить связь с замком, и бессильно уронил руку на колени. Что делать? Тихий голос из самой глубины шепнул – останься. Просто побудь здесь, пока все не кончится. Никто и слова не скажет в любом случае. Ты заперт. Ты в ловушке. Ты никак не можешь повлиять на исход дела. Чагин развернет корабль, сделает прыжок. Горючее для прыжковых двигателей кончится. И у «Ефремова» не будет выбора, ему придется идти обратно к Земле. Возможно, Чагин откроет рубку, сдастся капитану – ведь его работа будет выполнена. А возможно, попробует сохранить статус-кво до самой Земли. Но четыре года… Четыре года в коридорах не просидишь. Рано или поздно придется выйти и сделать свой выбор.

Выбор.

Павлов поднял ладони, прижал к пылающему лицу. Его трясло. Николай всегда считал себя бунтарем-одиночкой, идущим против правил, нарушающим приказы. Если того требовали обстоятельства. Но так далеко он не заходил. Беспокойный пилот Павлов – просто капризный ребенок по сравнению с теми, кто захватил рубку. Заложники? Убийства? Пойдет ли Чагин до конца?

Застонав, Николай отнял руки от лица, с ненавистью взглянул на трясущиеся пальцы. Трусишь, тело. Беспокоишься за свою шкуру.

Сжав правую руку в кулак, Павлов со всей силы стукнул в стену. Раз! Другой! Заныли костяшки, из глаз брызнули слезы. Вот тебе! Задыхаясь, Николай откинулся на спину, хватая сухой воздух широко открытым ртом.