Звездочет

— Смотри-ка, сын, сегодня наш день. В чем секрет? Если посмотрим на карты с оборотной стороны, нам кажется, что все они одинаковы. И тем не менее они различны. В этом их большое достоинство. Это одновременно одна и та же вещь и несколько различных вещей. Единое и множественное — два лица одной и той же картонки. — Его палец опять указывает на Звездочета. — Мешай снова. Перемешал? Сними. Которую хочешь?

— Хочу семнадцатую.

Тем же указательным пальцем отделяет шестнадцать карт и добирается до избранной.

— Помни, что колода представляет мир, слышишь? И, кроме того, у нее есть душа, тончайшая бумажная душа, невидимый листочек между лицевой и оборотной сторонами каждой карты.

Звездочет переворачивает выбранную карту, и появляется дама пик.

— Нам продолжает везти, сынище. С колодой в руке можно попробовать угадать все на свете. Ты сам поищешь третью даму. Тасуй, срезай и снимай первую карту сверху. Какая карта?

Его левая рука так же бездейственна, как протез.

— Трефовая дамочка! — бормочет Звездочет, взволнованно глядя в лицо третьей даме.

— Ты должен завершить собрание дам, — говорит Великий Оливарес. — Третья? Седьмая? Одиннадцатая? Где дама червей? Она самая важная, сын!

— Хочу пятую.

— Должна быть она. Открывай!

— Не она! — печально восклицает Звездочет.

— Что могло произойти? — огорчается Великий Оливарес. — Пиковый туз! Я думал, это наш счастливый день. Как жаль! Колода представляет мир, а мир, Рафаэль, непредсказуем. В любом случае сохрани ее на память. — Он кладет карту между его ладонями. — Постой, сын! Ты ничего не заметил? Шевельнулся картон между пальцами?

Звездочет раскрывает руки и видит, что карта превратилась в даму червей.

— У тебя вышло, отец! — ликует он. — Одной рукой!

— Да, можно делать это одной рукой. Рукой, которая, по-твоему, не существует. Эта рука, о которой ты говорил, что ее нет, обладает полной свободой. Ее ладонь, закрытая, загадочная, наполнена магией, которая не видна, потому что тайна прозрачна, Рафаэль. Ты знаешь, как важна для нас, иллюзионистов, направленность внимания. Мы даже дали ей имя. Называем ее мисс Направленность. Так вот, в этой как бы отсутствующей руке гаснут все взгляды. В это время другая суетится. Трудная техника, согласен, но, репетируя и практикуя, можно научиться. Основное делает неподвижная рука. Эта рука постоянно спрашивает себя, правда ли, что она мертва. Не может перестать сомневаться. А между делом в ее пустоте появляется все, что скрыто.

Фокус растопил недоверие в глазах Звездочета.

— Если ты не нуждаешься в том, чтоб твое тело существовало, то и есть тебе, наверно, не обязательно, — шутит он, взвешивая в руках два куска мяса.

— Смейся, если хочешь. Важно не то, существует или нет эта рука. На свой лад она все равно живет и способна на любой фокус. Если бы я осмелился…

— На что?

— Играть. Хотя официально игра запрещена, организуются партии, где вертятся тысячи дуро. Кто заподозрит в одноруком шулера?

— Как ты будешь заниматься такими вещами? — прерывает его Звездочет, глядя на него с суровостью, на которую способны только старики и дети. — Эх ты! Ты же сам мне говорил, что единственное, что запрещено магу, — это строить ловушки.

— Ты прав, — соглашается Великий Оливарес. — Но это я тебе говорил, когда был магом, великим магом. А сейчас…

— Ты только что доказал, что продолжаешь им быть, — настаивает Звездочет.

— Чертов мальчишка! Может, и правда есть возможность снова выступать. Я видел афишу первого выступления Рампера в муниципальном театре. Если решусь с ним встретиться, я покажу ему этот фокус, и фокус с гигантскими тузами, и с воображаемой колодой, и весь мой репертуар. Может, он включит меня в свой спектакль. Ему нравятся коммерческие идеи, и однорукий иллюзионист, — добавляет он с грустью, — привлечет публику.

— Обещай, что сделаешь это!

— Лады!

— Точно?

— Слово мага.

— Я тебе верю.

— Тогда мы можем в конце концов поесть эти проклятые котлеты?

— Мне кажется, да.

— Без вина?

— С чистейшей водой.

— Спокойно! Превращение воды в вино не проблема для мага. Это классический фокус-покус, — смеется Великий Оливарес. — Мне кажется, у меня еще сохранилось в каком-то шкафу полбутылки хереса. Я берег ее для подобного случая.

5

Дом тих и пуст, как тарелки после ужина. Правда, снаружи доносится пение и хлопанье флагов: толпа прощается с итальянскими легионерами. Но с того времени, как Звездочет вернул отцу фрак и тот вышел немного развеяться после еды, мальчик слышит у себя за спиной навязчивый посвист тишины. Он оборачивается и узнает эту пустоту, это одиночество, что сопровождало его всегда. Тревожное одиночество, в котором отдаются удары его сердца. Поэтому слова отца о несуществующей руке очень его задели, ведь в этом доме он часто ощущает присутствие того, что, по идее, не существует.