Звездочка

Наступившее утро не принесло перемены погоды: дождь хлестал по-прежнему, а ветер, не переставая, дул с моря и нагибал в палисаднике деревья, сучьями ударявшие по крыше старенького дома Корниловой. Тетка и племянница и родились и выросли на Васильевском острове и на поездку за пенсиею смотрели, как на поездку в другой город. Когда Настасья Павловна отправлялась за пенсиею, то проходила обыкновенно заодно в Гостинный двор, закупала все, что ей было нужно, и возвращалась часам к четырем.

Но в этот раз, это было 8-го ноября 1824 года, на старинных часах в маленьком доме пробило и четыре часа, и пять и шесть, а Настасья Павловна все не возвращалась.

Племянница ее Саша точно прильнула к стеклу, стараясь, не смотря на темноту, рассмотреть, что делалось за палисадником, и не обращала внимания на писк Кати, тащившей ее за платье.

— Саша, Саша, где мама? — кричала черноволосая кудрявая девочка, глядя на девушку черными, как смоль, глазами.

Старая кухарка или, лучше сказать, старая няня, то и дело выходила в сени и прислушивалась: не шла ли барыня, но слышала только завывание ветра и стук дождя.

— С нами крестная сила! — шептала старуха. — Что с ней случилось?

Наступила ночь. Катя крепко заснула в кроватке. Саша легла одетая на свою постель. Старуха-няня зажгла везде лампады и всю ночь проходила из угла в угол.

В семь часов она разбудила Сашу.

— Надо сходить на Гороховую, к Ивану Павловичу, — сказала она упавшим голосом, — может, она там. Только сначала напейся чаю.

Саша встала и через час была готова.

— Кто-то стучит в калитку! — крикнула она.

Действительно, в калитку вошел отставной солдат и, узнав, что это дом Корниловой, подал письмо Александре Петровне Иванчиной. Письмо это было из Обуховской больницы, от смотрительницы, уведомлявшей Сашу, что тетка ее Корнилова сломала себе ногу и находится в больнице, куда просит ее придти, чтобы взять полученную ею пенсию.

Причина отсутствия тети теперь стала ясна. Саша в тот же день сходила в больницу, получила деньги и дала слово в воскресенье привезти к тете Катю.

— Смотри же, непременно привези, а то я соскучусь, — сказала на прощанье больная.

Глава II

Прошло два дня. Погода была отвратительная: ветер, не переставая, дул с моря. В четверг, вечером, Саша в первый раз обратила внимание на зловещие пушечные выстрелы.

— Что это, няня, мне как-то жутко без тети, — проговорила она, — да еще к тому же из пушек палят.

— В Галерной-то вода вышла, — в волнении ответила старуха, — давеча к соседке привели детей.

— Ну, нам-то бояться нечего, няня.

— Как нечего? Очень есть чего. Я ведь была твоих лет, как было последнее-то наводнение. Тогда ведь генерал Чечерин от Полицейского моста проехал на ялике в Зимний дворец.

— А где же ты была тогда, няня.

— Я жила у отца. Тогда народу-то погибло страсть! Ведь это было ночью, 10-го сентября. Нас разбудили, да на чердак. Дом-то был каменный, так не так было страшно, а деревянные-то, что щепки, так и сносило. Ветер-то какой был! Ревел, как зверь!

Точно в ответ на это замечание, ветви деревьев захлестали по крыше, а ветер злобно заревел, ударяясь об окно. Пушечный удар снова зловеще загудел.

— Страшно, няня. Ну, рассказывай, когда это было?

— Это было в 1777 году. Вода поднялась так высоко оттого, говорили, что канав не было. Ну, а теперь прорыли, — успокоительно заметила старушка, хотя сама далеко не была спокойна.

— Завтра уведу Катю к дяде, — вдруг проговорила Саша.

— Ложись лучше, а я не лягу, — сказала няня.

— И я не лягу! На всякий случай зашью все бумаги себе в лиф.

— Что же, осторожность никогда не вредит.

Саша пошла в комод, выбрала все свои и теткины бумаги и зашила их в лиф, который тотчас же надела.

Ни старуха, ни девушка не ложились в эту ночь, да если бы и легли, то не могли бы спать. В семь часов начало брезжит и Саша, взглянув в окно, увидела, что по проспекту идут люди и несут пожитки. Она быстро подошла к Кате, подняла ее и стала одевать.

— Знаешь, Сашенька, народ-то выбирается, — сказала вошедшая старуха.

— Надо уходить. Помоги одеть Катю.

— Мы гулять идем? — спрашивала девочка.

— Да, милая, гулять, на ту сторону.

Пока Катю одевали, собирали да поили чаем, пробило и девять часов.

— С Гавани народ бежит, все затопило. Идите с Богом, — говорила старушка.

— А ты, няня? — спросила Саша.

— Раз ведь сидела на чердаке и теперь посижу, — шутя ответила она.

Саша взяла за руку Катю и вышла из калитки. Посреди улицы уже бежали ручейки.

Ветер рвал до такой степени сильно, что Катя на первом же перекрестке стала кричать и плакать:

— Домой хочу! Домой!

Саше пришлось взять ее на руки и понести. Со Среднего проспекта она свернула в Одиннадцатую линию, желая выбраться на Большой проспект. Нести девочку ей было не под силу и она опять поставила ее на ноги.

— Не плачь, Катя, — утешала она девочку. — мы идем к твоей маме!

На Катя билась и рвалась. На Большом проспекте, на перекрестках, образовались уже целые озера и переходить линии приходилось уже по щиколку в воде.