Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Высоко на орлиной скале притаились трое дрожащих от холода парнишек. Они не отрывали покрасневших глаз от курившегося туманом ущелья.

Глава седьмая

Большинство животных умирает в неволе. Вольная птица, пойманная и посаженная в клетку, непременно погибнет. А человек выносит все. Выносит любую неволю, любое обращение, голод и жажду. Оскорбленный и униженный, он живет.

Люди легче всех живых существ приспосабливаются к неволе, как бы она ни была тяжела.

По ночам, когда Таджи спала, Гуца лежала, отвернувшись к скале, и слезы сами собой текли из ее глаз.

Гуца так и не могла осознать, что же произошло. Как во сне вспомнился ей приезд солдата в дом, где она жила; старейшина с удивлением произнес ее имя и решительно сказал солдату «нет».

Гуца знала, что на фронте женщины сражались рядом с мужчинами. А здесь понадобилась ее помощь: перевести с немецкого несколько десятков слов. Она не имела права отказать.

— Ты поедешь со мной, Таджи? — спросила она отчаянную девчонку, хозяйскую дочь.

— Куда? — не поняла Таджи.

— Куда нас повезут.

При свете керосиновой лампы глаза Таджи заблестели любопытством. Она не верила, что молодая красивая учительница, никогда не сидевшая верхом, согласится поехать в такую даль и там разговаривать с живым немцем.

— Поедем?..

Таджи пожала плечами и улыбнулась: разве решение зависело от нее? «Если б решала я, не пришлось бы спрашивать», — говорило ее лицо.

— Дедушка согласится…

Но старейшину уговорили с трудом. Потом пустились в путь. И тут начался кошмар. Гуца никогда не забудет, как сидел в седле сопровождавший их солдат — словно влитой. Ждал смерти и не шелохнулся. Глядя на него, у Гуцы даже страх пропал. Пока Сиош стоял перед ними, страх был чем-то постыдным. Когда он упал с коня, все кончилось…

Мучения, дороги, пещера, допросы… Ганс и Клаус…

Но все было как-то странно. То, чего можно было ожидать, не случилось. Их загнали в пещеру и приставили к ним часового. Не пытали, не истязали; наверное, они нужны, как заложницы, для обмена, поскольку немцам и самим приходилось худо. Они угодили в капкан, и страх связал их по рукам и ногам.

…И вот она сидит с Таджи в этой норе и не верит, что есть еще надежда на спасение. Ждет: не сегодня, так завтра ворвутся немцы и будут пытать ее, истязать жестоко и грубо, а потом сбросят в пропасть.

Ей отвратительно все — мальчишеский голос Клауса; высокий лоб и ясные глаза Ганса; то вкрадчивые, то грубые вопросы обер-лейтенанта. Она ничему не верит: ни уговорам, ни угрозам, ни человечному обхождению Штуте и Баумана, ни волчьему взгляду Пауля. Ей кажется, что они развлекаются, забавляются, не спешат. Она пленница, которую берегут в каких-то целях, и насколько неопределен исход, настолько тяжело ожидание.

Глава восьмая

Для Ганса Штуте было очевидно, что их десант сброшен в районе, до которого нет дела ни немцам, ни русским. Видимо, горный хребет на этом участке был неприступен с севера и не нуждался в обороне. Вот уже второй день грохот боев стих, и Штуте подозревал, что «непобедимая» армия отступила. Но даже одержи Германия полную победу, никому бы и в голову не пришло заглянуть сюда, в эти горные кручи; десант обер-лейтенанта Макса Шнелингера должен сам позаботиться о своем спасении.

Но, во-первых, состояние командира ухудшалось, во-вторых, никто не знал, с кем они сражались. В тревожные бессонные ночи не одному только Клаусу Бауману приходила пугающая мысль, что сами горы ополчились против них… Выслать двоих солдат на тропинку, когда первая же пуля сбросила в пропасть лошадь, было по мнению капрала ошибкой. Теперь они знали твердо, что тропинка закрыта намертво, днем отсюда даже в шапке-невидимке не выбраться. Оставалось попробовать ночной прорыв, в туман или в ливень, с неизбежными жертвами, но с надеждой на спасение. Вот уже пятый день никто из немцев не знал, сколько у них врагов. Стреляли столько раз, сколько было нужно. Сперва убили лошадь, потом убрали с тропинки двух высланных вперед наблюдателей, и для этого понадобилось всего два выстрела. Упал обер-лейтенант, и ружье громыхнуло только раз.

Дела обер-лейтенанта из рук вон плохи. Он мог протянуть только несколько дней. При обдумывании планов прорыва его не следовало брать в расчет. Тот, у кого сильные ноги и хорошее зрение, имел шанс вырваться из этого каменного мешка. Вырваться, а что дальше — неизвестно. Но хотя бы уйти от этого обреченного, беспомощного ожидания. Если днем вход в пещеру охранял один часовой, то ночью их выставлялось двое. Они свободно прохаживались по площадке перед пещерой, поскольку оттуда, откуда стреляли в командира, разглядеть их ночью было совершенно невозможно. Враг мог взобраться по тропинке, но для того-то и выставлялись часовые, чтобы следить за тропинкой.

С тех пор, как обер-лейтенанта ранили, фельдшер не ходил в караул. Не ходил и Бауман, вместе с Штуте приставленный к пленницам. Со временем для всех стало очевидно, что незачем двум вооруженным до зубов десантникам охранять тихих, примирившихся с судьбой пленниц.