Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

В пяти шагах от Штуте лежали двое убитых товарищей, а он не смел сделать к ним ни шагу. Сила, связавшая его по ногам, не была страхом смерти.

Все затихло. Эта тишина была страшнее пальбы, потому что при выстреле видишь опасность: когда же опасность где-то близко, но неизвестно где, пули ждешь отовсюду. Человеком движет надежда. Смотреть смерти в глаза, смотреть без надежды на спасение, невозможно.

До Штуте донесся шепот на непонятном языке, и он вспомнил о пленницах. Оглянулся. Это движение словно вернуло ему решимость, и он подумал, что струсил, когда убили его друга — Клауса. Вернее, не друга, а сына…

Первое, что сделал Ганс, — сорвал брезент, закрывавший вход в большую пещеру, и присоединил к себе тех, кто в оцепенении стоял за брезентом; показал им то, что видел сам.

Он услышал, как кто-то поправил оружие в одеревеневших руках, кто-то неровно вздохнул… Ганс подался было вперед, но не посмел шагнуть. Собственная трусость возмутила его, и он быстро пошел к краю площадки, где, как ему казалось, лежал Клаус. Луну затянули облака — это он все же успел отметить. Подошел, одним движением подхватил приникшего к камню юношу, даже не почувствовал его веса, сбежал с ним в пещеру, в кромешный мрак. Маленький пятачок, за пределы которого они не смели ступить ни шагу, отпечатался в сознании до того отчетливо, что Ганс посадил Клауса на то самое место, где он сидел перед заступлением и караул.

Только теперь Клаус не мог сидеть.

Глава десятая

Выстрелы раздались так близко, что сначала Гуца и Таджи решили — пришло спасение!

Очевидно пули попали в цель. Будь Клаус жив и невредим, он прибежал бы укрыться в пещере.

Когда все смолкло и наступило леденящее душу безмолвие, Таджи прошептала:

— Это Тутар и Вахо…

Гуца кивнула не дыша. В такую минуту разве что только Таджи могла разговаривать.

Ганс, застывший у выхода из пещеры, вдруг шагнул вперед. Его шаги отчетливо звучали в тишине. Минуту спустя он вернулся, неся что-то на руках, и опустил свою ношу там, где обычно сидел Клаус. В пещере запахло кровью. Гуца не знала этого запаха. Ей просто стало душно.

Штуте на мгновение осветил фонариком лицо Баумана. Сейчас этого ни в коем случае нельзя было делать. Будь Ганс ранен сам, он не смотрел бы свою рану, но Клаус… Он присел, положил голову Клауса к себе на колени и рывком расстегнул наглухо застегнутый мундир — Клаус был мерзляк.

Гуца словно видела, как Ганс дрожащей рукой нащупал рану, схватил край рубахи и в пещере раздался треск рвущейся материи; потом он как ребенка приподнял Клауса и, сняв с него мундир и рубаху, перевязал всю грудь.

— Клаус! — услышала Гуца хриплый шепот, — Клаус! — Видно Штуте все время твердил это имя про себя, но вот его непроизвольно произнесли губы.

— Клаус, парнишка, парнишка, парнишка!

Ганс привстал, не опуская раненого на землю, нашарил свой рюкзак и сорвал с него петлю.

— Парнишка, маленький, маленький мальчишка! — бормотал он.

Этим он упрекал себя за то, что не сберег Клауса, не доглядел Клауса, маленького беспомощного Клауса, у которого не было никого, кроме него: послал в караул, а сам не пошел…

Вода! Гансу нужна была вода, чтобы обмыть раны. Он нашел флягу, но прежде, чем взболтнуть ее, вспомнил, что фляга пустая.

— Воды!..

Между Гуцей и Таджи стоял котелок, в котором Клаус приносил им воду. И прошлой ночью принес: там еще осталась половина. Наверное, он и сегодня наполнил бы…

— Воды!..

Ганс наклонился, шаря рукой в поисках котелка.

Гуца взяла котелок, стоявший рядом с ней, и протянула Гансу. Их пальцы соприкоснулись. Гуцу передернуло от смешанного чувства отвращения, жалости и страха.

Ганс не обратил внимания на то, что воду ему подала пленница. Разве могло быть иначе? Да и почему? Ведь Ганс не сражался сейчас ни с кем, кроме смерти. А смерть враг всех людей. Люди должны сообща бороться против нее и давать друг другу воду.

Глава одиннадцатая

Прежде чем приступить к перевязке, капрал послал Кнопса и Карла за Альфредом.

Карл, не дотрагиваясь до распростертого на площадке тела, почувствовал исходящий от него мертвецкий холод. Они потащили Альфреда к пещере, но у пещеры остановились, не зная, что делать дальше.

Молча влезли они в пещеру, оставив тело у входа, и сели на свои места. Наступила такая гробовая тишина, что иногда было слышно, как крестится Даниэль. Теперь на Даниэля смотрели с завистью, словно бог, которому он молился, был милостивее других богов. Теперь все были готовы поверить в бога и дать обет человеколюбия, только бы он вызволил их отсюда… Но сила, которая могла их спасти, встала на сторону противника.

Даниэль не был хорошим стрелком и преданности особой не проявлял ни к кому, кроме бога и своей семьи. Никто не знал, почему его включили в отборную десантную группу. Сам Даниэль и подавно не знал этого, ко сейчас он мог сослужить службу — стать посредником между ними и господом. До сих пор он казался всем лишним, некоторых даже злило, что тихоня незаслуженно поделит с ними воинскую славу.

«Не убий!» — говорит всевышний.

А тут, чем больше убьешь, тем выше твоя слава.