Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

— Фрейлейн, — обратился он к Гуце, — войдите в пещеру.

Гуца повернулась к чернеющему зеву, но не осмелилась шагнуть вперед. Легко ли в окружении девяти фашистских солдат войти в темную пещеру?..

— Входите, входите, сейчас не до вас.

Из пещеры, пригнувшись, вышел Бауман:

— Все в порядке, то есть пещера совершенно пуста.

— Ничего, они возьмут свои бурки.

Пещера была низкая и узкая. Три рослых человека не смогли бы вытянуться в ней во весь рост. Но Гуца с Таджи свернулись на бурках так, что почти не заняли места.

Мрак, словно камень, завалил маленькую дыру, выход из которой охраняли немцы. Гуце стало страшно. До сих пор врагу было не до нее, сейчас, когда он разбил лагерь и поужинал… Там, где есть женщина, солдату не до сна…

Штуте велел Клаусу принести воды для пленниц, а сам присел у входа, положив автомат на колени.

Женщины весь день задыхались от жажды. Но пленных поят и кормят не тогда, когда они хотят есть и пить, а тогда, когда они стоят воды и хлеба.

— Фрейлейн, — сказал он, когда Клаус прошел мимо него, — как вас зовут?

Гуца так и похолодела и сильнее прижалась к Таджи. Хотела ответить, но язык не подчинялся ей.

Она понимала, что упрямиться нельзя. Женщину покоряют или словом или силой. Силой берут сразу, словом — постепенно. Те, кто вечером убили на тропинке двух немцев, не спят, и враг тоже не уснет. Когда придет спасение, никто не знает. Надо ждать. Не торопить беду, не то потом, когда придет спасение, беда будет вдвое больше.

Если немцы потеряют надежду на спасение, перед гибелью они уничтожат и осквернят все, что подвернется под руку… Но у них должна оставаться какая-то надежда. И они должны знать: пленницы для них или женщины, или путь к спасению. Либо одно, либо другое.

Бауман вернулся. Принес котелок с водой.

Кто-то вышел на площадку: по звуку шагов Штуте узнал обер-лейтенанта. Макс пересек площадку и остановился возле замаскированного караула. Он стоял долго, не двигаясь. Наверное, оттуда он зайдет к пленницам… У Ганса была одна жизнь, и он не мог встать на пути у обер-лейтенанта. Но все же он решил поговорить с пленницами.

— Наш командир хочет отпустить вас.

— Если это откроет вам дорогу? — после долгого молчания спросила Гуца.

— Разумеется.

— Но мы не знаем, кто сражается за нас. И согласятся ли они на такой обмен. Может быть, мы узнаем завтра. Дайте нам время до завтра.

Штуте вышел к командиру.

Когда он вернулся, усталый, измученный Клаус спал, прислонясь к скале.

— Сядь, Клаус! — Ганс набросил шинель на плечи другу.

На небе видны были звезды, но они были не такие красивые, как на родине.

Издали доносился гул самолетных моторов и грохот взрывов. Ганс не слышал их.

Сегодня он вовсе не слышал далекую пальбу. То ли слух привык к приглушенному гулу орудий, то ли от того, что здесь на тропинке убили солдат, своя боль больнее, свое горе — горше.

Сегодня убили Генриха и Клеменса. Не исключено, что завтра настанет их черед… Он опять взглянул на небо. Неужели это те самые звезды, что сияют над его родиной? Нет, кажется нет… Он не узнавал их. Может быть, это были другие звезды?..

Вдруг загремело где-то совсем близко, и солдаты повскакали с мест. Темная, совершенно черная туча набежала так неожиданно, что даже Ганс оторопел. Туча обложила не небо, нет — тяжелая, как намокшая бурка, она залегла между скалами на уровне пещер, гремела, роняя молнию, и пропитывала воздух сыростью.

Глава шестнадцатая

Когда неожиданные тучи обложили скалы, ребята решили, что немцы воспользуются этим и попробуют вырваться. Они не знали, что у обер-лейтенанта каждый солдат был на счету.

Тутар совсем обмяк, веки у него налились, отяжелели, но стоило ему закрыть глаза, как ему мерещились немцы, перебегающие через тропинку и он, вздрогнув, просыпался.

У страха глаза велики.

Вахо что-то шепнул Гуа и переполз к Тутару.

— Да тебе же башку продырявят! — выслушав его, возмутился Тутар.

— Продырявят, как же! Они оба мертвые.

— А вдруг раненые?

— Я в лоб стрелял.

— Ты-то стрелял. А где второй?

— Вон, внизу, шагах в десяти.

Тутар посмотрел, куда указывал Гуа, но ничего не разглядел в темноте.

— Ты уверен, что оба убиты?

— Гуа стрелял из своей флинты.

— Сумасшедшие. Почему подпустили так близко?

— Ждали, пока второй вылез на тропинку. Он долго раскачивался. Видно духу не хватало.

— А если б вас определили… Знаешь, как они стреляют?

— Знаем, знаем… Мы тут засветло были. Хорошо, что ты коня на тропинке оставил. Прошлую ночь не спал. Пусть Гуа таращит глаза и держит курок на взводе. Он-то всю ночь дрых без задних ног.

— В селе никого, кроме Гуа, не видел?

— Кого я там должен был видеть? Не с дедушкой же мне было здороваться?

— Помолчи! От тебя и этого можно ждать…

Послышалось лошадиное ржание, и Тутар и Гуа, как по команде, вскинули свои ружья.

— Отбой, это лошадь, — проговорил Вахо, приподнимая голову. — Немцы не умеют ржать…

— Помолчи.

Поднялся ветер. Небо за несколько минут затянули тучи.

— Давай, я хоть к лошадям спущусь, — понизил голос Вахо, — переведу подальше и спрячу понадежнее. Здесь все равно ни зги не видать.