Звёздный час профессора Минорки

— Пардон, — дала задний ход тётушка. Конечно, она заводилась с пол-оборота, однако была далека от намерения оскорблять кого бы то ни было беспричинно. — Тогда как же к вам обращаться?

— Как вам будет угодно, милая тётушка Тереза, только без фамильярности. Этого, знаете ли, я на дух не переношу.

— Будь по-вашему, почтеннейший Фёдор Минорка. Я ведь всего лишь удивилась, что вы назвали себя профессором. В наше время не каждый день приходится сталкиваться с учёными курами… Вы уж простите меня за откровенность, — добавила она. Подчёркнутая учтивость профессора Минорки вынудила и её взять соответствующий тон.

— Да, я профессор. Доктор философских наук, — скромно уточнил Фёдор Минорка. — Я мог бы подтвердить это дипломом, но специфические обстоятельства как-то не располагают к этому…

— Помилуйте, да у меня и в мыслях не было усомниться в правдивости ваших слов! — пустилась в оправдания тётушка Тереза, которая и понятия не имела, что это за титул такой «доктор философских наук» и с чем его едят, но ведь не она первая и не она последняя пребывает в сём мире в плачевном невежестве.

— А Фёдор откуда взялся? — полюбопытствовала Дорка. — Ведь это мужское имя, а курица — женского пола, разве не так?

— Ребёнок, позволю себе заметить, зрит в корень, — сдаваясь, склонил голову профессор Минорка и тяжко вздохнул. — Всё началось с того, что из яиц, какие несла моя дорогая матушка, одна за другой вылуплялись сплошь курочки, а родителям, с течением лет, всё больше и больше хотелось петушка. Желание их достигло такой степени, что когда подошёл мой черёд, родители в радостном предвкушении нарекли меня мужским именем, хотя я ещё не успел вылупиться из яйца. Каково же было их разочарование, когда я появился на свет! Опять не петушок. Отец мой, вседостойнейший Вальтер Минорка, и матушка, Матильда Минорка, даром что ростом не вышли, духа были на редкость возвышенного. Не в силах смириться с прискорбным фактом, они решили бросить вызов природе и дать мне мужское имя. Под ним я и значусь в метрической записи. — Взгляд профессора Минорки с тоской устремился вдаль.

— Ну что ж… Пожалуй, пора вставать, — скупо обронила тётушка Тереза и стала приподниматься. Племянница тотчас соскользнула с её колен.

— Пора так пора, — кивнула Дорка и тоже приподнялась, а профессор Минорка сполз с её колен.

— Согласен, — сказал он и тоже стал разминать ноги.

Словом, вся компания приподнялась, а когда встала на ноги, Дорка смахнула пыль с флейты, тётушка Тереза — со шляпы, а курица тоже встряхнулась и распушила перья. После чего все как по команде огляделись вокруг.

По-прежнему царила зловещая тишина. И картина складывалась такая, словно все впопыхах покинули рынок. Опрокинутые лотки, перевёрнутые ящики, раскатившиеся в стороны сиреневые кочаны капусты, алые помидоры, оранжевые морковки и… нигде ни души. Лишь несколько пушинок парили в воздухе, неспешно опускаясь на землю.

— Ну и ну! — обомлела тётушка Тереза.

— Вот это да! — добавила Дорка.

Фёдор Минорка помолчал и чуть погодя севшим голосом заметил:

— Понятия не имею, что тут могло стрястись, но чутьё подсказывает: самое время спрятаться.

— С какой стати нам прятаться? — повела плечом тётушка Тереза. — Отправимся домой, и все дела. Не знаю, что тут у них сегодня творится, но нас это не касается. Мы пришли за курицей к обеду, так ведь?

— Так, — взволнованно отмахнулась Дорка. — Но раз уж мы здесь, любопытно было бы узнать…

— Совершенно незачем, — тётушка ухватила её за руку, испытывая всё же некоторые угрызения совести в связи с создавшимся чрезвычайным положением. — Каждый должен заниматься своим делом. Моё дело — сварить наваристый куриный бульон, и баста.

— Весьма прискорбно, дражайшая тётушка Тереза, — заявил потрясённый профессор, — что в столь критический момент вы способны думать лишь о подобных вещах.

— Сожалею, дорогой Фёдор, — ледяным тоном парировала тётушка, — но жизнь есть жизнь, и о чём бы вы тут ни разглагольствовали, а я не могу себе позволить выбрасывать тысячу форинтов на ветер. К тому же не понимаю, чем нынешний критический момент отличается от всех прочих.

— Ой, смотрите-ка! — используя флейту вместо указки, Дорка ткнула перед собой.

Прямо посреди разгромленного и обезлюдевшего рынка по-прежнему стоял кран. Вот только сам кран изменился: вырос, потолстел, медь сверкала меднее медного, вода капала пуще прежнего, преломляя солнечные лучи голубыми молниями. Мясник и торговка точно так же поедали, вернее, грызли друг дружку взглядами.

— Кран — наш! — скрежетал зубами мясник.

— Нет, наш! — шипела сквозь зубы торговка.

Они ещё ближе склонились друг к другу, едва не соприкасаясь носами.

— О чём это они? — недоумевала Дорка.

— Откуда мне знать? — пожала плечами тётушка. — Пошли своей дорогой!

— Ну и рожа у тебя страхолюдная! — бросила торговка обвинение прямо в лицо своему недругу.

— Что-о?! — взревел тот. — В мои внутренние дела вздумала вмешиваться?

— Какое же это внутреннее дело, ежели каждый поневоле вынужден на тебя пялиться?! Общее это дело, всех нас касается!

— Думаешь, твоя рожа краше? И башка огурцом!