Звёздный сын Земли

Ах, гагаринская изба, окна в пять стёклышек!.. Брызжет дождь в косую линейку, как в школьной тетради. Этими тетрадями, приготовленными столь заботливо к первому сентября, Юре пришлось больше любоваться, чем писать на них. Дождь… Осенний студёный дождь. В избе пахнет керосином и немецкими папиросами. Вся семья Гагариных сбилась в кухне; был дом свой, а стал чужой.

«Ночь провели на огороде, — вспоминает Валентин Алексеевич, — подстелив солому и прикрывшись дерюгами. Мать плакала, обнимая Юру и Бориску. Утром отец, угрюмый, простудно кашляя, сказал:

— Землянку рыть будем…»

Эта землянка, или, как её стали называть по-военному, блиндаж, стала приютом надолго. Отец сколотил полати; тесно, но места хватило всем, даже приютили одинокую Нюньку с её самоваром.

За два дня до прихода оккупантов из Клушина хотели угнать колхозных свиней.

«Куда вы? В Гжатске уже немцы!»

Погнали обратно, роздали по колхозникам. У Гагариных свинья вскоре опоросилась, и её долго прятали в кустарниках. Они всегда были людьми долга: не своё — колхозное имущество берегли.

Первые месяцы по ночам им всё казалось, что если стрельба, то подходит Красная Армия. Но противоестественная жизнь длилась и длилась. Истощились скудные запасы, которые удалось припрятать от прожорливых постояльцев. Теперь после уроков ребята бежали в поле, собирали крапиву, лебеду, клевер. Матери сушили её, толкли, пекли жалкое подобие лепёшек…

Первые месяцы после оккупации учительница Ксения Герасимовна упорно пыталась продолжать занятия, хотя школа чуть не каждую неделю меняла место, а напоследок ютилась на краю села в избушке Зубовых. Но во дворе Зубовых немцы устроили конюшню и выгоняли учеников.

Две оккупационные зимы тяжело легли на семью Гагариных. Некий рыжий фельдфебель Бруно, заплечных дел мастер при немецкой комендатуре, расправлялся с провинившимися. За отказ выйти на работу был избит в комендатуре и Алексей Иванович. Несмотря на боль, он не раскрыл рта, чтоб не испугать Юру, который ждал его у крыльца. Как-то Анна Тимофеевна вышла с косой на ржаное поле — весной его вскопали лопатами, пахать было не на чем — и хотела прогнать обозную лошадь, которая топтала колосья. Фашистский солдат вырвал косу, полоснул лезвием по ноге, Анна Тимофеевна упала, обливаясь кровью. Юра, не помня себя, швырнул в солдата комом земли. Тот замахнулся косой и на ребёнка… В другой раз механик Альберт поддел маленького Бориску за шарфик и подвесил на сук. Мать сняла его полузадохнув-шегося.

Клушино долго было в прифронтовой полосе; последние дни сражение шло всего в восьми километрах. Гвардейская дивизия генерала Стученко обходным манёвром рвалась на Гжатск. Грохот артиллерийской канонады, надрывный гул авиации, зарево пожаров — вот дни и ночи клушан!

Враги уходили в мартовскую морозную ночь с субботы на воскресенье, накануне того дня, когда Юрию исполнилось десять лет. Ночь выдалась ясная, месячная; хорошо было видно, как меж высоких сугробов пробивалось человек полтораста в белых маскировочных халатах, кто на лыжах, кто с санями. Видимо, отходил арьергард минёров. И Алексей Иванович Гагарин и соседский парнишка видели из-за угла, как ставили мины, как становился смертоносным снег между их домами. Но Витька Белов по малолетству разглядел только блеск металла под месячным сиянием, а Алексей Иванович примечал расположение мин. «Отец вышел навстречу нашим и показал, где фашисты заминировали дорогу», — вспоминал потом Юрий Гагарин.

ОТРОЧЕСТВО

Фашисты ушли. Гагарины перебрались из землянки в избу.

Изба была полупуста. Всё вокруг носило следы заброшенности. Под старым ватным из красного сатина одеялом лежали только Юра с Бориской. Валентина и Зою фашисты успели угнать в Германию. Правда, по дороге они бежали, дождались Советской Армии, стали бойцами — Зоя ветеринаром при кавалерийской части, а Валентин в танке, башенным стрелком. Отец тоже ушёл служить нестроевым в гжатский госпиталь. Когда фронт двинулся на запад, он сторожил военные склады. Анна Тимофеевна с младшими сыновьями оставалась пока в Клушине.

Возвращалось прерванное детство. Довоенная школа сгорела. Ксения Герасимовна ютилась со всеми четырьмя классами в двух комнатах попова дома. Читать учились по «Уставу пехоты», а на арифметике манипулировали гильзами от патронов.

Женя Дербенков рассказывает: