Звонок из Мемфиса

Иногда он останавливался перевести дух и думал, как же быстро пронеслись сорок лет в университете. В юности он бегал по этим аллеям за своей супругой Надеждой. Она улепетывала от него, как кролик, но всегда появлялась за спиной. Сейчас ему в голову пришло, что бегал не он – бегали за ним. Время, время… Ужасное время. Как его остановить? Этому вопросу, кстати, посвящена фундаментальная работа Никольского: «Время и перемещения в нем». Машину времени он построил, но двигалась она только вперед, поэтому в Сколтехе ее назвали «Машина времени Вайзермана-Никольского».

Никольский занимался организационной частью юбилея, был еле жив еще до начала праздника. А ведь его пришлось провести и закончить. Сейчас Дмитрий Анатольевич не мог припомнить все события мероприятия. Запечатлел только ректора Кондратьева и его жену Ольгу. Ректор требовал водки. Супруга – более молодая, энергичная непьющая дама пыталась увести Петра Петровича домой. Но тот не сдавался. Дмитрий Анатольевич вспомнил, что заснул у себя в кабинете. Болела голова. Давление скакало вверх-вниз. Спал плохо – скорее, находился в забытьи.

Ему снился академик, бивший туфлей по барабану оркестра, игравшего «Хоп-хэй-ла-ла-лэй», пока Ольга била самого ректора. Группа ученых пела песни молодости:

                            По Малой Невке плывет пирога.                            В пироге панки – босые ноги.                            А вслед за ними, ругаясь матом,                            плывет начальник военкомата!

Хорошо, что студентов на вечер не позвали… Кондратьев, предвидев худшее еще на организационном собрании, высказался против: «Какой пример мы подадим молодежи? Кого она увидит? Старых пьяных дураков?» Все дружно согласились.

Немного ранее до забега Дмитрия Анатольевича разбудило солнце. Ему стало жарко и слишком светло. Он недовольно встал, подошел к зеркалу, посмотрел на знакомое, разбитое о жизнь лицо.

– Какая тут работа, – сказал себе, собираясь уйти домой.

Тут зазвонил красный правительственный телефон.

«Прямо как в стихах, – с иронией подумал Никольский. – У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Слон! Откуда? От верблюда! Господи! За что?» И он устремил взгляд сквозь потолок. Бог на мгновение оторвался от бумаг, сквозь очки взглянул на Дмитрия Анатольевича и продолжил чтение документов.

– Так, ясно… Всегда один ответ, – буркнул страдалец.

Профессор с трудом дошел до стола, рухнул в кресло и, моля об окончании звонка, медленно потянулся к трубке. Телефон продолжал трезвонить – ждал, когда абоненты соединятся.

– Ученый секретарь у аппарата.

– Дмитрий Анатольевич, чего так долго? Я к вам с хорошей новостью.

В трубке раздался не любимый Никольским голос Эстома Богли. «Противный тип. Алкоголик. Карьерист. Просто нехороший человек с уникальной памятью…» Страх воцарился в голове Никольского. Любое неосторожное слово могло стоить должности с переходом на почетную пенсию вдали от привычных забот и научных страстей.

– Эстом. Это ты?

– Я, я. Дружище! Ну как, отмечали вчера? Ха-ха! А меня не позвали?

– Тебя звали, так ты не пришел…

– Да знаю я ваши юбилеи – одни попойки. Кондратьев‐то жив?

– Пока не в курсе.

– Так, ладно, приходи в себя. Сообщаю: первый будет у вас через десять дней.

– Кто – первый? Ты, Скуратов, Волгин?

– Первый у нас один.

– У вас-то один, а у меня хренова туча.

– Волгин будет!

В глазах Никольского потемнело.

– Зачем? Мы же ничего такого не сделали… Он вообще знает о нашем существовании? Или ты донес?

– Не я – Счетная палата. Ваш Пророк съел сто миллиардов. Народ хочет посмотреть, так сказать, глазами президента на чудо XXIII века. Приходи в себя, потом перезвони. А то я запах перегара не переношу – Эстом засмеялся. Телефон замолчал, Дмитрий Анатольевич побежал. Во‐первых, он хотел убежать от самой новости. Во‐вторых, ему не терпелось передать ее кому-то другому – снять с себя тяжесть ответственности.

Никольский упал совсем рядом с главным корпусом. Заботливые сотрудники подняли его и положили на скамейку.

– Несите меня к Кондратьеву.

Образовавшаяся толпа, довольная своей востребованностью, кто за ногу, кто за руку, кто поддерживая голову, внесли ученого секретаря в приемную ректора. Гефсимания Алоизовна, как и большинство сотрудников Сколтеха, спала на рабочем месте. Она испугалась внезапному появлению множества людей, пришедших к ней с вопросом, что делать с телом, найденным после торжеств в парке.

– Это еще что такое? – не зная, как реагировать, закричала она.

– Это я, – слабо ответил Никольский и замахал руками на толпу. – Теперь все. Спасибо, не порвали на кусочки.

– Мы же старались, помогали… – обиделся кто-то.

– Если бы помогали, то лучше бы в морг несли. Все брысь!

Кабинет опустел. Профессор с трудом принял вертикальное положение.

– Гефа, как там шеф? Жив?

Гефсимания Алоизовна включила селектор на громкую связь. Из динамика раздался храп.

– Жив!

Никольский, шатаясь прошел в кабинет. Ректор спал, распластавшись на широком кресле в неудобной позе. Сброшенный ботинок в одиночестве валялся на полу. «Второй остался у барабана», – вспомнил сон профессор.

– Петя, вставай!