На другом конце послышалось, как кто-то передает разговор. Потом звяканье стаканов, смех, шум отодвигаемого стула. Гога наконец услышал босса.
– Гелик Давидович! Мамой клянусь, сам видел.
– Что?
– Руно!
– Какое руно?
– Наше настоящее золотое руно.
– Так, говори потише. Вокруг никого нет?
– Нет. Ах, если бы вы видели, что творится в «Кед-Кеди», вы бы глазам своим не поверили. Золотое руно у меня в кармане. Почти…
– «Почти» не считается. Говори!
Гога изложил историю прибытия в «Кед-Кеди» с Чумой, который захватил его сюда, направляясь по вызову какого-то Заказчика. Поведал драму отношений с Медеей и про чудовище, скрывшееся с девушкой.
– Дурак! Не смог руно от шкуры отличить, когда с девицей был? – отчитал его Гелик Давидович.
– Не мог. И вы бы не смогли, – оправдался Гога.
– Ладно, что надо?
– Надо людей, человек сто. Темнеет. Искать пойдем.
– Куда?
– Сюда, под водопад.
– Не убедил, но хорошо. Однако если ты просто обкурился, смотри: на шашлык посажу и съем. Не сам, друзьям дам.
К 20.00 поселок «Кед-Кеди» ожил. Военные, полицейские яхты кружились в небе, как стрекозы, освещая виллы прожекторами. На поляне у центральной сахли, встречая людей, стоял, отдавая команды, Гога. Тут же на лавочке с бутылкой вина сидели Богли, Чума и Костя.
– Охота на быка? – спросил Константин.
– Да, – возбужденно ответил Гога.
– Мы не пойдем, – за всех ответил агроном. – Предлагаю тост за настоящих мужиков.
Мужчины выпили на троих. Костя налил снова.
– Теперь – за женщин. Каждый за свою!
Все пригубили за Медею.
С небес спустилась яхта босса Общества тбилисских цеховых подпольщиков, Гелика Давидовича, заведующего Банно-прачечным комбинатом № 66. Василашвили встретил шефа.
– Ну пойдем, герой. Покажешь своего Минотавра.
Заведующий приехал на дело из-за стола – веселый, пьяный, смелый, в зеленом спортивном костюме «Адидас» с патронташем через плечо, помповым ружьем и своим охотничьим псом – терьером, лучшим в Грузии.
Президент СССР Волгин Леонид Ильич в бежевом бархатном халате ходил по нарядной зале в Кремле, оформленной в стиле эпохи русского национального возрождения. Светло-голубые, тканевые обои ивановской фабрики, виньетки на потолке, массивная, блистающая гранями алмазов люстра, многочисленная мебель из карельской березы, фарфоровые вазы со свежесрезанными цветами символизировали открытость и легкость президента. От предшественников он оставил в кабинете три полотна в золотых рамах: портрет Николая Первого в гусарском костюме, с бакенбардами на румяном улыбающемся лице; работу «Брежнев среди комбайнерок совхоза „Трудовой Подвиг“» художника Шмякина и выкупленный на аукционе «Сотбис» жанровый портрет «Хрущев и Монро» Александра Дейнеки. Более других Волгину нравилась работа Дейнеки, написанная масштабно, в советском духе откровенного ню. Монро была почти раздета, ярко освещена на контрасте с Хрущевым, написанным темными красками, в безразмерном костюме. Мэрилин держала Никиту за руку и, казалось, тянула его к себе. Уже 250 лет они, заточенные в роскошную раму, смотрели друг на друга. Из рассекреченных документов советских архивов было известно о встрече Хрущева с Монро в 1959 году. С первого взгляда оценив красоту актрисы и свой статус главы ядерной державы, капитана СССР, он поручил начальнику секретной службы Судоплатову тайно организовать свидание с кинозвездой. Тот исполнил поручение.
– Вы коммунистка? – спросил Никита.
– Да, – страстно ответила Монро, заглянув ему в глаза так, что Никита Сергеевич перестал сомневаться.
– Вы согласны работать на советскую разведку?
– Да, – Монро, почувствовала, как в Хрущеве заработала эротическая ракетная установка, – но на условиях взаимности.
Хрущев с трудом представил себя американским шпионом.
– Хорошо, – простодушно ответил он. – Вам я открою все свои секреты.