Звонок мертвецу

Кардоне был благодарен своим друзьям. Но по той же причине, по какой он испытывал к ним благодарность, он и слегка передергивался, если патрульная машина слишком часто показывалась вблизи его дома. Ибо несколько его друзей, а может, и больше, чем несколько, имели некоторое отношение — а может, и больше, чем некоторое, — к преступному миру.

Он кончил упражняться с весом и сел в седло велоцикла. Основательно пропотев, почувствовал себя куда лучше. Тревога, исходившая от патрульной машины, стала рассеиваться. Кроме того, девяносто девять процентов жителей Сэддл-Уолли возвращаются «после отдыха только в воскресенье. Кому доводилось слышать о людях, которые возвращаются в среду? Даже если этот день и особо отмечен в списке дел в полицейском участке, бдительный дежурный может счесть это за ошибку и переправить на воскресенье. В среду никто не возвращается. Среда — это деловой день.

Да и кому в голову может всерьез прийти идея, что Джозеф Кардоне имеет какое-то отношение к Коза Ностра? Он — живое свидетельство незыблемости этических правил. История Американского Успеха, принстонец из сборной Америки.

Джой стянул пропотевшую тренировочную рубашку и пошел в баню, где уже стоял густой пар. Сев на скамью, он перевел дыхание. Две недели он вкушал франко-канадскую кухню, и организм нуждался в очищении.

Сидя в парной, он рассмеялся. Как хорошо оказаться дома, его жена совершенно права. Тремьян сказал ему, что Остерманы прилетают в пятницу утром. Кстати, что ему придется снова увидеться с Берни и Лейлой. Прошло примерно четыре месяца. Но они продолжали поддерживать связь.

В двухстах пятидесяти милях к югу от Сэддл-Уолли расположена местность, именуемая Джорджтаун. Ритм жизни в Джорджтауне меняется в 5.30 пополудни. До этого он носит степенный, аристократический сдержанный характер. Затем убыстряется — не внезапно, но с нарастающей скоростью. Обитатели здания, о котором идет речь, большей частью мужчины и женщины, обладающие и состоянием, и властью или стремящиеся к обретению того или другого, были всецело поглощены расширением сферы своего влияния.

После пяти тридцати начинались эти игры.

После пяти тридцати в Джорджтауне начиналось время военных операций.

И так шло всю неделю напролет, кроме воскресенья, когда заканчивались игры мускулами, и создатели силовых схем оставляли свое творчество до следующей недели, чтобы набраться сил на очередные шесть дней стратегических прикидок и замыслов.

Да будет свет, и свет наставал. Да придет день отдыха, и таковой приходил.

Но опять-таки не для всех.

Например, не для Александра Данфорта, помощника президента Соединенных Штатов. Помощника без портфеля и с неопределенным кругом обязанностей.

Данфорт был связующим звеном между командным пунктом, расположенным глубоко под Белым домом, куда стекалась информация от всех разведывательных служб, и Центральным Разведывательным Управлением в Маклине, штат Вирджиния. Он был глубоко осведомлен о сути того, что происходило, и, хотя никогда не вникал в детали, его решения считались едва ли не самыми важными в Вашингтоне. Хотя он официально не числился в штате Администрации, к его тихому голосу прислушивались все. И так было из года в год.

В этот обычный воскресный день Данфорт сидел вместе с заместителем директора ЦРУ Джорджем Грувером под цветущим деревом бугенвильи, растущим посреди маленького заднего дворика дома Данфорта, уставившись в телевизор. Двое зрителей пришли к тому же заключению, что и Джон Таннер в двухстах пятидесяти милях к северу: завтра утром интервью, которое вел Чарльз Вудворд, станет новостью номер один.

— Правительству придется использовать весь свой месячный запас носовых платков, — сказал Данфорт.

— Им ничего другого не останется. Кто их заставлял выпускать этого Аштона? Он не только глуп, но и выглядит глупым. Мало того, что он дурак, на него и положиться нельзя. За эту программу отвечает Джон Таннер, не так ли?

— Он.

— Ловкий сукин сын. Неплохо было бы убедиться, что он на нашей стороне, — сказал Грувер.

— Фассет убеждает нас в этом. — Двое мужчин переглянулись. — Вы видели досье. Вы согласны?

— Да. Да, согласен. Фассет прав.

— Как всегда.

На керамическом столике перед Данфортом стояли два телефона. Черный был подключен прямо к розетке, лежащей на земле. У красного была красная же проводка, которая тянулась из дома. Аппарат тихо зажужжал — звонков он не издавал. Данфорт снял трубку.

— Да... Да, Эндрю. Хорошо... отлично. Позвони Фассе-ту в Реддер и скажи, чтобы он приехал. Есть ли из Лос-Анджелеса подтверждение относительно Остерманов? Превосходно... Как договорились.

Бернард Остерман, выпускник Нью-Йоркского университета 46-го года, вытащил' лист из пишущей машинки и просмотрел его. Пробежав текст до конца, он встал. Пройдя по бортику овального бассейна, он протянул рукопись жене. Лейла голой сидела в шезлонге.

Остерман тоже был голым.

— Тебе приходило в голову, что обнаженная женщина при свете не так привлекательна?

— А ты считаешь, что похож на портрет маслом?.. Дайка. — Взяв страницы, она сняла большие солнечные очки. — Все кончено?