Я по глупости отговорил родственников Макмиллиана от присутствия на прениях, поскольку знал, что поднятые вопросы будут в основном малопонятными для непосвященных, а фактов будет обсуждаться мало. «Группе поддержки» пришлось бы отпрашиваться с работы и проделать долгий путь до Монтгомери, чтобы присутствовать на прениях, назначенных на раннее утро. Поскольку у каждой стороны было лишь по тридцать минут для представления своей позиции, я думал, что овчинка не стоит выделки. Усаживаясь на место после своего выступления, я уже жалел об этом решении. Я бы сейчас с благодарностью увидел сочувственные лица в зале, которые сигнализировали бы суду, что это дело – не такое, как другие; но ни одного такого лица там не было.
Затем помощник генерального прокурора представил аргументы штата (дела о тяжких преступлениях вел генеральный прокурор, а не местный окружной прокурор). Адвокат штата заявил, что это было самое обычное тяжкое убийство и что смертный приговор был вынесен обоснованно. После прений у меня все еще оставалась надежда, что суд отменит осуждение и приговор, поскольку в их обосновании столь явно не хватало надежных фактов. Закон штата требовал достоверного подтверждения для показаний сообщника в деле об убийстве, а в деле Уолтера такового попросту не было. Я верил, что суду будет трудно утвердить приговор при таких мизерных доказательствах. И ошибался.
Я приехал в тюрьму, чтобы сообщить эту новость своему клиенту. Пока я объяснял ситуацию, Уолтер ничего не говорил, но на лице его застыло странное выражение отчаяния. Я пытался подготовить его к возможности, что могут потребоваться годы, чтобы отменить его приговор, но он слишком сильно надеялся на это слушание.
– Они никогда не признают ошибку, – мрачно сказал он. – Они знают, что я этого не делал. Они просто не могут признать, что были неправы, не могут позволить себе выглядеть плохо.
– Мы ведь только начинаем, Уолтер, – возразил я. – Еще многое предстоит сделать, и мы заставим их взглянуть фактам в лицо.
Я говорил правду: нам действительно нужно было двигаться дальше. Наш план состоял в том, чтобы потребовать от апелляционного суда по уголовным делам пересмотра его собственного решения, а если и этот путь окажется тупиковым, то требовать пересмотра в Верховном суде Алабамы. И еще: мы обнаружили дополнительные доказательства невиновности Уолтера.
После подачи апелляционной жалобы я продолжал интенсивно расследовать дело. Если бы мы не выдвинули такого количества новых доказательств невиновности Уолтера, думаю, постановление суда было бы еще более сокрушительным. Перед отъездом из тюрьмы я сказал Уолтеру:
– Они не знают того, что теперь знаем мы о вашей невиновности. Как только мы представим им новые доказательства, они станут думать по-другому.
Моя надежда была искренней, несмотря на все, что уже успело случиться. Но я недооценивал то сопротивление, с которым нам предстояло столкнуться.
Мне наконец удалось нанять дополнительных адвокатов для нашей организации, в результате чего у меня освободилось больше времени на расследование дела Уолтера. Одним из новых коллег был Майкл О’Коннор, недавний выпускник Йельской юридической школы. Его отличала настоящая страсть помогать людям, попавшим в беду, которую питали воспоминания о собственных жизненных трудностях, перенесенных в юном возрасте. Сын ирландских эмигрантов, Майкл вырос в пригороде Филадельфии, в районе, населенном в основном рабочим классом. Когда его друзья в школе начали экспериментировать с тяжелыми наркотиками, Майк пошел на поводу у большинства и вскоре приобрел зависимость от героина. Его жизнь превратилась в кошмар наркозависимости и хаоса, усугубленный растущим риском умереть от передозировки. В течение нескольких лет он безвольно дрейфовал от одного кризиса к другому, пока наконец от передозировки не умер его близкий друг. Эта трагедия мотивировала О’Коннора постепенно выкарабкаться, вернувшись к трезвости. Все это мучительное время родители были рядом. Они помогли ему наладить жизнь и снова вернуться в колледж. В Пенсильванском университете Майкл показал себя блестяще и окончил его с отличием. Академические успехи позволили ему поступить в Йельскую юридическую школу, но он по-прежнему болел душой за всю ту надломленность, которую видел в годы, проведенные «на улице».
Тот факт, что обвинения против Хукса были сняты в обмен на сотрудничество с властями, был информацией, которую штат был обязан раскрыть защите. Но, разумеется, этого не сделали.