Майерс говорил с сильным южным акцентом. При ближайшем рассмотрении шрамы на лице придавали ему скорее жалкое, чем угрожающее или злодейское выражение.
– Это Майкл О’Коннор, – ответил я. – Он адвокат из моего офиса и работает вместе со мной по этому делу. Майкл просто помогает мне в расследовании.
– Ну мне говорили, что
Я старался сохранять спокойствие. Я боялся, что, если буду казаться слишком заинтересованным или удивленным – да слишком каким угодно, – он может пойти на попятную.
– Клянусь вам, он хороший человек. – Я бросил взгляд на Майкла, который старался выглядеть достойным доверия, а потом снова повернулся к заключенному. – Пожалуйста, присаживайтесь.
Майерс скептически смерил Майкла взглядом, потом медленно опустился на стул. Я планировал разговорить его, дав понять, что нам просто нужна правда – ничего больше. Но не успел я еще ничего сказать, как Майерс одним духом выпалил:
– Я солгал. Все, что я говорил на суде над Макмиллианом, было ложью. Я из-за этого слишком часто мучился бессонницей и испытал слишком много боли. Я больше не могу молчать!
– Показания, которые вы дали на суде над Уолтером Макмиллианом, были ложью? – осторожно переспросил я.
Сердце мое колотилось, но я старался сохранять спокойствие. Я боялся, что, если буду казаться слишком заинтересованным или удивленным – да слишком
– Все это было враньем. То, что я собираюсь рассказать, взорвет вам мозг, мистер Стивенсон! – Майерс драматически задержал на мне взгляд, прежде чем повернуться к Майклу: – И вам тоже, Джимми Коннорс.
Вскоре после начала разговора с Ральфом стало ясно, что он с трудом запоминает имена.
– Мистер Майерс, вы же понимаете, что мне понадобится, чтобы вы рассказали правду не только мне, но и суду. Вы готовы это сделать?
Я нервничал из-за того, что надавить на него пришлось так быстро, но необходимо было внести ясность. Мне не требовался театр одного актера.
– Потому я вам и позвонил. – Казалось, он удивлен тем, что в его намерениях могут быть какие-то сомнения. – Я здесь хожу на сеансы групповой психотерапии. Там полагается быть очень честным. Мы разговаривали о честности почти три месяца. На прошлой неделе люди рассказывали обо всем том вонючем дерьме, что случилось с ними, когда они были детьми, и обо всех плохих поступках, которые они совершили. – Речь Майерса становилась все взволнованнее. – И вот я, наконец, сказал своей группе: «Так вот, я вас всех переплюну, сукины дети! Я засадил того клятого мужика в тюрьму смертников, солгав на том клятом суде».
Он драматически умолк и после паузы продолжил:
– После того как я рассказал им всем, что я сделал, все заговорили, что мне нужно это исправить. Это я и пытаюсь сделать. – Он снова сделал паузу, чтобы я хорошенько проникся сказанным. – Эй, вы должны купить мне клятый лимонад! Что я, просто просижу тут целый день, глядя на эти клятые торговые машины и изливая душу, так, что ли? – И он улыбнулся – впервые за все то время, что мы провели вместе. Майкл вскочил со стула и пошел купить ему напиток.
– Эй, Джимми, «Санкист Оранж», если там есть, – бросил ему вдогонку Майерс.
Больше двух часов я задавал вопросы, а Ральф отвечал. К концу этой беседы он, как и обещал, взорвал-таки мой мозг. Он рассказал о том, как на него давили шериф и
Ральф, допивая третью банку лимонада, прервал поток своих признаний, наклонился вперед и поманил нас к себе. После чего шепотом сказал мне и Майклу:
– Вы же понимаете, они постараются убить вас, если вы действительно до всего этого докопаетесь.
Мы уже поняли, что Ральф просто не способен завершить разговор, не обронив в его конце какого-нибудь драматического откровения, наблюдения или предсказания. Я заверил его, что мы будем осторожны.