Хотя я и занимался в то время и другими делами, я был уверен, что все эти звонки были реакцией на дело Макмиллиана. Перед слушанием мы с Майклом несколько раз замечали слежку, когда вели расследование в округе Монро. Какой-то человек позвонил мне однажды поздним вечером и сказал, что ему предложили кучу денег за то, чтобы он убил меня, но он сказал, что не станет этого делать, потому что уважает то, чем мы занимаемся. Я вежливо выразил ему благодарность за поддержку. Трудно было понять, насколько серьезно стоит воспринимать все эти события, но они определенно действовали на нервы.
После того, как мы покинули здание, приехавшие полицейские прочесали офис с собаками. Взрывное устройство обнаружено не было, и когда прошло полтора часа, а здание так и не взлетело на воздух, все мы гуськом потянулись обратно на места. Нам нужно было делать свою работу.
«Если ты думаешь, что мы позволим тебе помочь этому ниггеру выйти сухим из воды после того, как он убил ту девушку, то вас ждет другой разговор. Вы оба будете мертвыми ниггерами!»
Спустя пару дней я получил «бомбу» иного рода — на сей раз в виде телефонного звонка из офиса секретаря суда округа Болдуин. Секретарь позвонила и сообщила, что судья Нортон вынес постановление по делу Макмиллиана, и ей нужен номер моего факса, чтобы выслать мне копию. Я дал ей номер и пристроился напротив факсового аппарата, сидя как на иголках. Когда машинка выплюнула всего три листа бумаги, я встревожился.
Эти страницы содержали кратко сформулированное постановление судьи Нортона, отказывавшее Уолтеру в освобождении. Оно меня скорее разочаровало, чем сокрушило. Я подозревал, что реакция судьи Нортона будет именно такой. При всем его интересе, проявленном во время слушания, он никогда не казался мне особенно заинтересованным в решении основного вопроса: виновен Уолтер или невиновен. Его роль заключалась в сохранении статус-кво: он был стражем системы, которая вряд ли пожелала бы опровергнуть собственный предыдущий приговор, даже если имелись убедительные доказательства невиновности.
Удивляло другое: то, насколько поверхностным, пустым и незаинтересованным был текст на этих двух с половиной страничках судебного постановления. Судья упомянул свидетельство Ральфа Майерса — но ни словом не обмолвился ни об одном из законных требований, предъявленных нами, ни разу не сослался на показания других свидетелей, коих было больше десятка. В сущности, во всем этом постановлении не было ни единой ссылки на прецедентное право:
Есть достаточно доказательств того, что на Ральфа Майерса оказывалось давление после его показаний, данных в первоначальном суде, которые могут дискредитировать его отказ от этих показаний.
«Ральф Майерс предстал перед этим Судом, поклялся говорить правду и отрекся от большинства, если не всех, существенных составляющих своих показаний в суде первой инстанции. Очевидно, что Ральф Майерс либо лжесвидетельствовал на суде первой инстанции, либо лжесвидетельствовал перед этим Судом.
При принятии этого решения были рассмотрены следующие вызывающие обеспокоенность вопросы: поведение свидетеля; возможность свидетеля ознакомиться с фактами, о которых он свидетельствовал в ходе судебного разбирательства; обоснование, изложенное свидетелем для его показаний на первом судебном разбирательстве; обоснование, изложенное обвиняемым, для его отказа от прежних показаний; доказательства внешнего давления, оказанного на свидетеля до и после как судебного разбирательства, так и отказа от показаний; действия свидетеля, которые подтверждали его показания в суде первой инстанции, и действия свидетеля, которые подтверждают его отказ от прежних показаний; доказательства, представленные в суде, противоречащие показаниям свидетеля в деталях, и, в силу характера этого дела, любые доказательства из любого источника, касающиеся неспособности свидетеля знать факты, о которых он свидетельствовал в суде.
Поскольку первое разбирательство этого дела проводилось в присутствии достопочтенного Р. Э. Л. Кея, выездного судьи, ныне вышедшего в отставку, у этого суда не было возможности сравнить поведение свидетеля во время дачи показаний в суде первой инстанции и его отказа от прежних показаний.