Тюремная администрация не позволила мне привезти Дженкинсу молочный коктейль. Я пытался объяснить ему это, но в начале каждого моего визита он снова спрашивал, принес ли я ему вожделенный напиток. Я говорил, что не прекращаю попыток: мне приходилось это делать, просто чтобы как-то заставить его сосредоточиться на других темах. Несколько месяцев спустя мы наконец запланировали слушание с предъявлением доказательств его серьезных психических заболеваний — то есть с тем материалом, который должен был быть представлен еще на первом суде. Мы утверждали, что его бывшие адвокаты не сумели оказать клиенту эффективную помощь, когда не стали раскрывать историю жизни Эйвери и не представили его инвалидность как существенный фактор для определения меры уголовной ответственности и приговора.
Я объяснил судье, что не принять во внимание проблемы психического здоровья Эйвери на предыдущем суде было столь же жестоким поступком, как сказать безногому: «Ты должен взобраться по этой лестнице без посторонней помощи, а если ты этого не сделаешь, то ты просто лентяй».
Приехав в суд, где должно было состояться слушание, — примерно в трех часах езды от тюрьмы, — я спустился в подвальную камеру повидать Эйвери. Пройдя уже привычную процедуру разговора о молочном коктейле, я попытался дать ему понять, что будет происходить во время заседания. У меня были опасения, что встреча с некоторыми свидетелями — людьми, которые имели с ним дело, когда мальчика в детстве передавали в приемные семьи, — может расстроить его. Кроме того, в предстоящих показаниях эксперты должны были в очень откровенных терминах характеризовать его инвалидность и заболевания. Я хотел, чтобы Эйвери понимал, зачем мы это делаем. Он был сговорчив и мягок, как и всегда.
Поднявшись в зал суда, я заметил среди присутствующих охранника, который устроил мне столь «теплый» прием, когда я впервые приехал к Эйвери. После той некрасивой стычки я больше ни разу не видел его. Я расспрашивал об этом человеке другого своего клиента, и тот сказал, что у этого охранника скверная репутация и обычно он работает в ночную смену. Большинство людей в тюрьме старались держаться от него как можно дальше. Должно быть, именно его назначили доставить Эйвери на слушание, и я забеспокоился из-за того, что он мог обходиться с моим клиентом в дороге не лучшим образом; но вроде бы Дженкинс выглядел и вел себя так же, как обычно.
В течение следующих трех дней мы представляли доказательства, касавшиеся прошлого Эйвери. Эксперты, говорившие о его инвалидности, выступили великолепно. В их показаниях не было ни пристрастности, ни тенденциозности; они просто очень убедительно рассказывали, как сочетание органического повреждения мозга, шизофрении и биполярного расстройства привело к острому заболеванию. Они объяснили, что психоз и другие серьезные проблемы психического здоровья Дженкинса могли привести к общественно опасному поведению, но это было проявлением серьезного заболевания, а не отражением его характера. Мы также представили доказательства, касающиеся государственной системы опеки и ущерба, нанесенного ею Эйвери. Несколько приемных родителей, в семьях которых Дженкинс находился в разное время, впоследствии были осуждены за сексуальные преступления и уголовно наказуемые деяния в отношении приемных детей. Мы рассказали о том, как Эйвери перебрасывали из одной неблагополучной ситуации в другую, пока он не стал наркозависимым и бездомным.
Несколько бывших приемных родителей признали, что были очень разочарованы мальчиком, поскольку не имели достаточной подготовки, чтобы справляться с обнаруженными у него серьезными проблемами психического здоровья. Я объяснил судье, что не принять во внимание проблемы психического здоровья Эйвери на предыдущем суде было столь же жестоким поступком, как сказать безногому: «Ты должен взобраться по этой лестнице без посторонней помощи, а если ты этого не сделаешь, то ты просто лентяй». Или, например, заявить слепому: «Ты должен перейти эту автомагистраль без посторонней помощи, а иначе ты просто трус».
Есть сотни способов, которыми мы стараемся облегчить жизнь людям с физической инвалидностью — или как минимум понять их. Если кто-то не признает потребности такого человека во внимательной и сострадательной помощи, это вызывает у нас гнев. Но поскольку психическая инвалидность не так очевидна и не всегда бросается в глаза, мы склонны не замечать потребностей этих людей и скоры на суд и расправу, судя об их недостатках и изъянах. Разумеется, жестокое убийство человека требовало, чтобы штат призвал убийцу к ответственности и защитил общество. Но полностью презреть его инвалидность, определяя, какую меру ответственности ему назначить и какой приговор вынести, было бы несправедливо.