Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Я познакомился с новой женой Герберта и ее семьей и провел следующие сорок пять минут, одним глазом следя за минутной стрелкой, зная, что ровно в десять охранники уведут заключенного обратно и мы больше никогда не увидим его живым. Герберт старался поддержать легкое настроение. Он рассказывал родственникам, как уговаривал меня взять его дело, и шутливо похвастался, что я представляю только тех людей, которым не занимать ума и шарма.

— Он слишком молод и никак не мог представлять меня на том, первом суде. Но если бы он там был, я бы сейчас не сидел в тюрьме для смертников, — Герберт произнес это с улыбкой, но я почувствовал, как внутри у меня все дрогнуло. Я был воистину поражен тем, насколько этот человек старался приободрить окружающих перед лицом собственной гибели. Никогда я еще не видел его таким энергичным и великодушным. И я, и его родственники разговаривали и смеялись, но напряженность момента не могла не ощущаться. По мере того как минуты утекали, его жена все чаще смахивала слезы. Незадолго до десяти вечера представитель Управления исправительных учреждений штата Алабама, тюремный охранник и несколько других мужчин, одетых в костюмы, жестами подозвали к себе сотрудницу, ведавшую зоной свиданий. Переговорив с ними, она робко вошла в комнату и полным сожаления голосом промолвила:

— Пора! Мы должны завершить это свидание. Прощайтесь.

Я опасался, что дела примут неприятный оборот. Трудно ожидать, будто люди просто спокойно расстанутся с любимым человеком, чтобы его могли казнить.

Я наблюдал за мужчинами в коридоре; они явно ждали от нее каких-то более решительных и эффективных действий. Им хотелось, чтобы все шло по расписанию, они были явно готовы перейти к следующему этапу подготовки к казни. Один из официальных представителей штата подошел к охраннику, когда она вышла из комнаты, и указал на свои часы. Жена Герберта заплакала. Она обвила руками шею мужа и отказывалась отпустить его. Через пару минут ее тихий плач превратился в рыдания, подавленные и отчаянные.

Чиновники в вестибюле проявляли все большее нетерпение и жестами показывали что-то сотруднице, заведовавшей свиданиями, которая после этого снова вошла в комнату.

— Прошу прощения, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно тверже, — но вам сейчас придется уйти.

Она взглянула на меня, и я отвел глаза. Жена Герберта продолжала всхлипывать. Ее сестра и другие родственники тоже заплакали. Женщина вцепилась в Герберта еще крепче. Я и представить себе не мог, каким трудным будет этот момент, каким нереальным он будет казаться. В один миг волна горя и трагедии захлестнула всех, и я опасался, что заставить родственников покинуть Герберта будет невозможно.

Чиновники явно начинали злиться. Я бросил взгляд сквозь стеклянную стену и увидел, что охранник по рации вызывает подкрепление. Один из чиновников жестом велел сотруднице снова войти в комнату и вывести родственников. Ей было сказано не возвращаться без них. Вид у женщины был лихорадочно-нервный. Мне всегда казалось, что, несмотря на форменную одежду, в тюрьме она словно не на своем месте, и сейчас это было особенно заметно. Как-то раз она призналась мне, что ее внук хочет быть адвокатом, и она надеется на исполнение этой мечты. Женщина нервно обвела взглядом комнату, потом подошла ко мне. На глазах у нее были слезы, во взгляде сквозило отчаяние.

— Пожалуйста, прошу вас, помогите мне вывести отсюда этих людей. Пожалуйста! — забормотала она.

Я опасался, что дела примут неприятный оборот, но никак не мог придумать, что с этим делать. Трудно ожидать, будто люди просто спокойно расстанутся с любимым человеком, чтобы его могли казнить. Я хотел бы что-то сделать, чтобы ситуация не вышла из-под контроля, но чувствовал себя совершенно бессильным.

К этому времени жена Герберта начала громко повторять:

— Я тебя не оставлю!

За неделю до казни Герберт высказал необычную просьбу. Он сказал, что, если его казнят в назначенный день, ему хотелось бы, чтобы тюремная администрация включила гимн «Старый обветшалый крест» в момент, когда он пойдет на электрический стул. Мне было несколько неловко поднимать этот вопрос в разговоре с администрацией, но, к моему крайнему изумлению, они легко согласились удовлетворить просьбу.

Помнится, в моем детстве этот гимн всегда пели в самые мрачные моменты богослужений, во время воскресных причастий и в Страстную пятницу. Мало найдется на свете гимнов, наполненных столь же глубокой печалью. Сам не знаю, что побудило меня начать напевать его без слов, когда в вестибюль за комнатой свиданий стали входить новые охранники в форме. Этот гимн словно бы мог чем-то помочь. Вот только чем?..

Через пару мгновений родственники Герберта начали подхватывать мелодию. Я подошел к жене Герберта, по-прежнему крепко обнимавшей его, тихо всхлипывая, и шепнул ей:

— Мы должны отпустить его.