Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Эта казнь была актом чудовищным и душераздирающим, но она отражала скорее расовую политику Юга, чем обычный способ обращения с детьми, обвиняемыми в преступлениях. Это пример того, как политика и нормы, некогда направленные исключительно на подчинение и наказание чернокожего населения, просочились в нашу общую систему уголовной юстиции. К концу 1980-х и началу 1990-х политика страха и гнева, захлестнувшая страну и ставшая топливом для массового тюремного заключения, обратила свое внимание на детей.

Влиятельные криминологи предсказывали{82}

грядущую волну «сверххищников», с которой система ювенальной юстиции может не справиться. Порой откровенно фокусируясь{83} на чернокожих или смуглокожих детях, теоретики высказывали предположение, будто Америку вскоре одолеет «молодняк из начальной школы, берущий с собой пистолеты вместо школьных обедов» и «не имеющий совершенно никакого уважения к человеческой жизни». Паника из-за неминуемой волны преступности{84}

, которой ждали от «радикально импульсивных, жестоко безжалостных» детей, привела к тому, что едва ли не каждый штат принял закон, увеличивавший число случаев, в которых дети подвергались уголовному преследованию как совершеннолетние. Многие штаты снизили или вообще отменили нижнюю планку возрастных ограничений для уголовного преследования малолетних как взрослых, в результате чего дети даже в возрасте восьми лет подлежали уголовному преследованию и тюремному заключению как совершеннолетние.

Некоторые штаты также инициировали обязательные трансферные правила, лишившие прокуроров и судей всякой свободы действий в принятии решений о том, следует ли оставлять ребенка в ювенальной системе. Десятки тысяч детей, прежде поступавших в распоряжение системы ювенальной юстиции с ее хорошо развитой защитой и требованиями в отношении детей, теперь оказались брошены во все более — с каждым годом — перенаселенные, полные насилия и отчаяния взрослые тюрьмы.

Эти крайне суровые, несправедливые приговоры — лишь одна из проблем, которые предстояло решить. Все они страдали от ущерба и травм, нанесенных нашей системой правосудия.

Предсказания о пришествии «сверххищников» оказались чудовищно неверными. Число несовершеннолетних преступников в Америке{85} с 1994 г. по 2000 г. действительно возрастало, но при этом уровень преступности среди несовершеннолетних снизился, что заставило ученых, поначалу поддержавших теорию «сверххищника», развенчать ее. В 2001 г. главный врач{86}

Соединенных Штатов опубликовал отчет, объявлявший теорию о «суперхищнике» мифом и утверждавший, что «нет никаких доказательств того, что молодые люди, вовлеченные в насилие в пиковые годы начала 1990-х, чаще совершали правонарушения или были более злостными преступниками, чем молодежь предшествующих лет». Это признание было сделано слишком поздно для таких детей, как Трина, Йэн и Антонио. Приговоры, обрекшие их на смерть в тюрьме, были изолированы от возможности оспаривания или апелляций целым лабиринтом процедурных правил, законов об ограничениях и юридических баррикад, придуманных для того, чтобы сделать успешное оспаривание вынесенных приговоров почти невозможным.

Когда я много лет спустя познакомился с Триной, Йэном и Антонио, каждый из них был сломлен годами тюремного заключения. Они были законно осужденными детьми, рассованными по взрослым тюрьмам, никому не известными или забытыми, занятыми выживанием в опасной, пугающей среде почти без поддержки родственников и внешней помощи. И они не были каким-то редким исключением. Тысячи таких детей разбросаны по тюрьмам Соединенных Штатов — детей, приговоренных к пожизненному заключению без права на условно-досрочное освобождение или другим крайне суровым наказаниям. Сравнительная анонимность этих детей, казалось, еще больше усугубляла их бедственное положение и отчаяние. Я согласился представлять Трину, Йэна и Антонио, и со временем наша организация сделала главным фокусом работы оспаривание приговоров к пожизненному заключению, вынесенных детям. Но стало сразу же ясно, что эти крайне суровые, несправедливые приговоры — лишь одна из проблем, которые предстояло решить. Все они страдали от ущерба и травм, нанесенных нашей системой правосудия.

Состояние психического и физического здоровья Трины сделало ее жизнь в тюрьме крайне трудной. Она была благодарна нам за помощь и, когда мы сказали, что собираемся бороться за сокращение срока ее приговора, постепенно стала чувствовать себя намного лучше; но у нее было много и других потребностей. Она постоянно говорила, что хочет увидеть сына. Она хотела знать, что не осталась одна в этом мире. Мы разыскали ее сестер, организовали приезд в тюрьму приемных родителей ее ребенка, во время которого Трина смогла повидаться с сыном. Это придало ей столько сил, что казалось просто чем-то невероятным.