Звучит повсюду голос мой

Гаджи Кадыра, склонного к безграничному почитанию священных могил и заповедей пророка, охватили раздумья. Сомнения проникли в его сердце. "Прежде всего, род Сеида Азима и его покойного отца Сеида Мухаммеда древний и благородный род. Никогда в жизни они не поживились за чужой счет... Не совершали грехов... С другой стороны, такой уважаемый всеми человек, как Ахунд Агасеидали, не отверг его домогательств по поводу новой школы и даже, наоборот, дал разрешение на это дело... Значит, что-то хорошее в нем есть... Да и всем хорошо известно, каков на самом деле Мешади Алыш. А каким стал блюстителем добропорядочности и нравственности! Или тот же Молла Курбангулу! Весь мир, все люди знают, что новая школа нанесет ущерб его карману. В своей школе-моллахане он учит мальчиков десять - пятнадцать лет, но ничему, кроме отрывков из корана, научить не может или не хочет... А берет за обучение детей без стыда! На каждый праздник! После окончания каждого раздела корана, после особенно важной суры корана - неси и неси! Измучил детей наказаниями, поверг в страх их души. Для устрашения он пользуется деревянными колодками, специально приспособленными для наказания: в них засовывают связанные руки и ноги школяров, бьют их. И кожа несчастных стерлась на плечах, как у ослов, оттого, что он посылает их постоянно в лес за дровами, за водой к источнику... Конечно, Молла Курбангулу заинтересован в том, чтобы никаких школ не открывали... И вообще никому из собравшихся сегодня у моего соседа верить нельзя... Что касается самого Гаджи Закрытого, способного на такую жестокость к собственному сыну, что тот убежал из дома, то что говорить о его жестокосердии к другим людям?...

Между нами говоря, если Ахунд Агасеидали благословит это дело и если правда то, что говорят, будто в школе детей научат счету и языку этих нечестивых урусов, разве это плохо? И в лавке понадобится, и в споре в суде поможет... Во имя аллаха, если все окажется правдой, пойду сам к Ахунду Агасеидали и попрошу его подсказать мне, как быть. И тогда выберу время, отправлю своего Рамазана к Сеиду Азиму. Пусть у него поучится! Назло Алышу, Молле Курбангулу и моему дорогому приятелю Гаджи Асаду... Своего сына потерял, так теперь он чужим детям добра станет желать, старая лисица?"

ПЕРЕПИСКА

"Мой дорогой друг, мой поэт!

Если ты спросишь, как мои дела, скажу тебе - неплохо. Я здоров телом, а что касается состояния духа, которое нынешние люди ни во что не ставят, так это и без моего письма должно быть известно твоей милости. Каково может быть настроение человека вдали от дорогой отчизны, любимых друзей и близких? Физически я здоров, существую. Остальное - тебе известно, мой любимый друг, свет моих очей!

Слух о твоих газелях и других произведениях доходит и до этих мест. Если я скажу, что живу, вдохновляясь твоими стихами, посвященными нашим соотечественникам, поверь мне. Да принесет аллах здоровье книготорговцу Мешади Гуламу, воистину он Золотой Гулам. Как только в его руки попадают твои стихотворения, один список он приказывает переписать специально для меня и с оказией пересылает в эти края. Прошу тебя передать ему мой привет и благодарность. И еще прошу тебя, в прогулках по нашему саду-цветнику Ширвану, слушая музыку на меджлисах Махмуда-аги, бывая на нашем излюбленном месте под ивами на берегу Зогалавай, вспоминай меня и говори: "О прекрасный Ширван! Твой сын, твое дитя корчится от тоски по тебе, но сердцем всегда с тобой, душой всегда с тобой. Ты никогда не исчезнешь из его глаз, как только он закрывает глаза, твои горы и равнины, реки и леса возникают в его воображении..."

Причин тому, что я долго не писал тебе и моей бедной маме, много. Прежде всего, я не был уверен, в Шемахе ли ты. О том, что после женитьбы ты уехал в Наджаф, рассказал мне житель нашего города Ага Самед, который покинул родные места после землетрясения. В то время я не писал писем еще и потому, что не мог устроиться на постоянное место, дела мои были в плачевном состоянии: сегодня я был здесь, а завтра - в другом месте. Как-то раз я уже собрался написать тебе письмо, но случайно услышал от караванщика, что ты отправился на поклонение в Мекку. Один из местных жителей, бывший в Мекке пилигримом в то же самое время, видел тебя там и после своего возвращения рассказал мне об этом. Да будет принято твое поклонение великой Каабе, мой дорогой брат! Только я не смог узнать, с каких пор ты стал так богат, что тебе понадобилось поклонение? Услышав эту добрую весть, я счел необходимым поздравить тебя и написать тебе письмо, в котором я и пытаюсь рассказать о том, что скопилось в моей душе.