Звук моего голоса

Встречи в «Мажестик» — всегда очень сухое дело, в любом смысле этого слова. Один, два или иногда даже целых три очень поджаренных часа. Сухих, как бисквит. Зал полный Бейтменов и Бойенсов, твердолобых, как их продукция. Ты, однако, довел до совершенства старую шутку насчет «бумаги остались в офисе». Классика. Чемпион всех времен и народов. Две минуты: оставленные бумаги рядом с бренди и стаканом — налитым и готовым на верхней полке. Спасательный круг. Половина привала в оазисе. Потом — снова пустынный отстой: меняющиеся графики, тренды и контр-тренды, щелчки шариковых ручек и пиканье калькуляторов.

После встречи Лоустофт шел с тобой по коридору, говоря, что не понимает, каким чудом ты достиг успеха. Несколько бокалов пива за обедом — и он бы въехал во все.

— Однако вам, — провозгласил он, — удалось переубедить всех нас. Совершенно блестяще. Его собственные слова. Блестяще.

Наконец снова в офисе. Сел, покрутился немного в кресле, затем встал и посмотрел в окно. Большие контейнеры с бисквитами: грузчики все еще грузят, фургоны все отъезжают, а небо остается таким же чистым, опрятным и океанически голубым.

Лоустофт прав: великая была встреча. Никаких сомнений. И все у тебя под контролем: факты, цифры и примеры. Доклад Бойена и предложения Бейтмана, убиты парой предложений. Парой смертельных приговоров. А теории о цвете и эмоциях, от Гете до НАСА, о которых ты вспомнил в последний момент, сам не зная, с чего вдруг!.. Уверенность, стиль, шутки, серьезность — сталкивание одного руководящего бисквита с другим, потом арбитражное решение — точно в нужный момент и выверенно нужным тоном. Как дирижер, который заранее знает звук, который ожидает услышать от каждого из своих музыкантов, ты точно знал, чего тебе нужно, — и ты получил это!

Теперь заслуженная награда. «Курвуазье». За успех. Потом ты налил «Курвуазье» за самого мсье Курвуазье — заслужил. Ты открыл им глаза, а он открыл глаза тебе, не совсем чтобы так, конечно, но требовалось еще чуть-чуть, еще один привал в оазисе. Немного вдохновения.

Так или иначе — ты выпил, теперь пусть выпьет и тот, за кого выпил ты. Потом еще одну на дорожку и — домой.

Глава 7

Итак, до свидания, Кэтрин и — на выход. Вдоль окон от пола до потолка, вниз на лифте, мимо растений в кадках и низких столиков. Стеклянные двери, выезд, главные ворота «Мажестик». По узкому переулку в сторону станции.

Потом ожидание на платформе с билетом и вечерней газетой.

Прибыл поезд. Ты зашел, сел, начал читать.

— Нет будущего? — в притворном удивлении воскликнул мужчина напротив. — У него нет и прошлого, по крайней мере сейчас. Он же пьяница.

Ты поднял взгляд. Напротив сидели двое мужчин, двое мужчин, которых ты не видел никогда в жизни. Они, должно быть, говорили о ком-то еще. Не о тебе. Ты их не знаешь. Ты не выглядишь пьяным. Да ты и не был пьяным — ты читал вечернюю газету. Ты читал. Ты не мог быть пьяным. Не мог, ведь ты читал.

— Нет будущего, нет прошлого — он пьяница, — сказал мужчина.

Ни будущего, ни прошлого — остается только настоящее, подумал ты про себя. Однако есть два вида настоящего, верно? Один с выпивкой, другой — без. Не особенно трудный выбор. Для тебя.

К тому же в мире существуют только два места: там, где есть выпить, и там, где нет. Где-то или нигде. Но ты знаешь, что тебя пронесет. Ты знаешь, где остановиться. Никаких позорных пятен и падений. Ты точно знаешь, что делаешь: или достаточно, или слишком много. Таково твое правило, и ты точно знаешь, когда «достаточно» начинает переходить в «слишком много». Ты отдаешь себе отчет в том, что происходит. С работой у тебя все хорошо. «Блестяще», — сказал Лоустофт. Конечно, в твоей семье бывают и взлеты, и падения, а в какой не так? Нет, ты не пьяница. Исключено.

Не то что Сэмми, старый бездельник, живший в квартире напротив, когда ты был студентом. Вот он был пьяницей. Ты приходил домой вечером, после целого дня в бизнес-колледже, и находил его на лестнице — этакий узел одежды и блевотины, загораживающий вход. Вначале ты ему несколько раз помогал — поднимал на ноги, тащил, придерживая в вертикальном положении, ступенька за ступенькой, к его двери. Изнанка жизни, думал ты.

Нет, ты не пьяница. Ты работаешь — и работаешь хорошо. Блестяще, по мнению некоторых. На тебя смотрят снизу вверх. Уважают.

Вот тут ты и решил: в следующий раз, когда Кэтрин принесет тебе письма, ты разрешишь своим пальцам прикоснуться к ней, как это было в последний раз, а потом — самый наилегчайший нажим. Посмотрим, что произойдет. Она не ребенок. Ничего слишком явного, конечно, легчайший нажим. Взгляд. Она на самом деле приятная девушка — понимает тебя намного лучше, чем Мэри, намного лучше. Она прислушивается к тебе, потом у нее есть что сказать самой, причем интересного. Хорошо одевается.