Еще один пример: участник хотел создать тональный звуковой объект и записал, как он свистит на одной ноте. Слушая свой свист, зафиксированный на фонограмме, он выяснил, что параллельно тональной ноте этот звук содержит важную часть «дыхания» («комплексный» звук), которая не входила в его намерения и стала результатом вышедшей изо рта волны воздуха, которую поймал микрофон.
С другой стороны, у него предзаданное и стереотипное представление о звуке, который он произвел, потому что обычно он слушал его со среднего расстояния. Когда он сам свистит, записывая себя звуковым «крупным планом», он не слышит, что крупный план микрофона меняет баланс составляющих звука, то есть приводит к появлению новых характеристик, которые не слышны на определенном расстоянии.
На самом деле требуется реализовать и услышать не звук «в себе», а уловленный и зафиксированный звук.
В данном случае речь идет лишь об упражнении под руководством наставника, его забавно выполнять, несмотря на то, что оно лишено эстетической или, как сегодня говорят, «игровой» задачи. Однако очевидно, что процесс производства звуков нельзя лишать удовольствия. Когда я как композитор, сочиняющий конкретную музыку, произвожу «звуковые съемки», всегда присутствует физическое удовольствие и своего рода аудиофоническое закольцовывание между звуком, который я извлекаю, и звуком, который слышу, что позволяет мне слышать звуки живо и делает мой слух менее размытым. Но потом, когда я заново прослушиваю эти звуки, чтобы сделать на их основе композицию, мне нужно очень трезво слушать то, что зафиксировалось, и отстраниться от ситуации эрго-слушания.
Инструменталист, конечно, может научиться слушать себя напрямую, но для того, чтобы этого добиться, понадобятся годы упражнений с одним и тем же источником звука и преподаватель, со слухом которого исполнитель будет, если так можно выразиться, идентифицироваться. Некоторые инструменты требуют крайне критического слушания: скрипач, в частности, должен на слух проверять то, что делает, так как ноты не задаются его прикосновениями. Но всегда приходится обучаться заново пользоваться источниками звука с малознакомыми возможностями, и тут даже лучший музыкант снова становится дебютантом. Наконец, трудность и сама суть упражнения состоит в том, что сложно слушать звуки по одному, слышать отдельные звуки, а не стандартную модель.
В реальности
8.
Слушать – значит действоватьМы живем с идеей, что восприятие – пассивная вещь, механизмы которой, когда ребенок вырастает, усваиваются раз и навсегда. Хотя мы тратим немалую часть жизни на создание эмоционального баланса и обогащения наших интеллектуальных способностей, мы довольствуемся восприятием, застывшем на стадии очень умеренной структурации. Глаза и уши для нас – просто-напросто отверстия, через которые мы пропускаем в мозг визуальные и звуковые образы.
Это подразумеваемое презрение к перцептивной функции опровергается всеми научными исследованиями. Такие ученые, как Дьёрдь фон Бекеши, выделили в слухе физиологические уровни, феномены «умного слушания». Если наш слух является умным уже в своем самом элементарном функционировании, можно допустить, что он может стать еще умнее. Но для чего нам мог бы пригодиться более умный слух?
Мы не называем «умным» тот специфический слух, который развивается у любого человека в области его специализации. Так некоторые люди распознают марку автомобиля по звуку мотора, а настройщик фортепиано определяет строй музыкального инструмента. Речь идет о более общем структурировании восприятия.
Что происходит, когда наше восприятие вещей обостряется? Меняются наши отношения с миром. Информация, которую мы получаем и которая представляет собой ту материю, из которой мы составляем наши мнения и мысли, становится богаче и разнообразнее.
Идет ли речь при натренированном восприятии о том, чтобы сдернуть покров иллюзии, увидеть реальность за видимостью? Скорее, цель в том, чтобы осознать наше «воспринимающее тело» и вернуть его, сделав более чутким и активным, в тот океан сообщений, в котором оно пребывает.