10 минут 38 секунд в этом странном мире

В первый год их совместной жизни она снова и снова пыталась понять мужа и его нужды. Ее собственные не имели значения. Но муж ничему не радовался, и на его лбу снова появлялись морщины, словно на окне, – стоит его вытереть, а оно снова запотевает. Вскоре после этого дело ее мужа потерпело неудачу. Им пришлось съехаться с его родственниками.

Жизнь с семьей мужа сломила Хюмейру. Ежедневно, дни напролет с ней обращались как с прислугой – с безымянной прислугой. «Жена, принеси чая. Жена, иди свари рис. Жена, постирай белье». Ее все время куда-то посылали, не давали побыть на одном месте, и у нее складывалось странное ощущение, что они стремятся оставить ее при себе, но при этом хотят, чтобы она исчезла. Хюмейра могла бы стерпеть все это, если бы не побои. Один раз муж сломал деревянную вешалку об ее спину. В другой раз он ударил ее по ногам железными щипцами, которые оставили темно-красную отметину на боковой части ее левого колена.

О возвращении к родителям нельзя было и думать. Но и оставаться в этом тоскливом месте она не собиралась. Как-то ранним утром, когда все еще спали, Хюмейра украла золотые браслеты, которые ее свекровь хранила в коробке от печенья на прикроватном столике. При этом зубные протезы свекра, плававшие в стакане с водой, что стоял возле коробки, заговорщически улыбнулись ей. В ломбарде она не сможет получить много за эти браслеты, но на автобусный билет до Стамбула должно хватить.

В столице Хюмейра быстро обучилась ходить на высоких каблуках, выпрямлять волосы, наносить макияж так, чтобы он блестел в свете неоновых ламп. Она сменила имя, данное ей при рождении, на Хюмейру, купила фальшивый паспорт. Сильный голос и знание сотен анатолийских песен помогли найти работу в ночном клубе. Впервые оказавшись на сцене, она тряслась как осиновый лист, но, к счастью, голос ее не подвел. Хюмейра снимала в районе Каракёй самую дешевую комнату, которую только можно найти, у самой улицы борделей, и именно там после работы она впервые встретила Лейлу.

Они поддерживали друг дружку с преданностью, свойственной лишь тем, кому не на кого положиться. По совету Лейлы Хюмейра перекрасилась в блондинку, вставила бирюзовые контактные линзы, поправила себе нос и радикально изменила гардероб. Она сразу сделала все это, и даже больше, так как узнала, что ее муж приехал в Стамбул и разыскивает ее. Во сне и наяву Хюмейра с ужасом думала, что может стать жертвой убийства чести. Она не могла не воображать собственное убийство, и каждый раз конец ей представлялся все более мучительным. Она знала, что женщин, обвиняемых в непристойности, убивают не всегда, порой их просто заставляют покончить жизнь самоубийством. Количество самоубийств, совершенных по принуждению, особенно в маленьких городках Юго-Восточной Анатолии, дошло до такого уровня, что об этом даже писали в зарубежной прессе. В Батмане, неподалеку от места ее рождения, самоубийство было главной причиной смерти среди молодых женщин.

Но Лейла всегда уговаривала Хюмейру настроиться на лучшее. Она заверяла подругу, что та везучая и выносливая, словно стены монастыря, возле которого та выросла, словно кошка, что они случайно спасли однажды ночью, и, несмотря на все напасти, ей суждено выжить.

Десять минут двадцать секунд

В последние секунды, перед тем как ее мозг полностью прекратил работу, Лейла припомнила свадебный торт – весь белый, трехъярусный, покрытый масляной глазурью. На верхушке красовался изящный клубок красной шерсти с крошечными вязальными спицами, лежавшими рядом, – все это сделали из сахара. Реверанс Гадкой Ма. Если бы не ее благословение, Лейла ни за что не сумела бы уйти.

Наверху, в своей комнате, она посмотрела на себя в треснутое зеркало. На мгновение ей показалось, что она видит себя в прошлом. Ту девочку, которая смотрела на нее из зеркала тогда, в Ване, с широко распахнутыми глазами и оранжевым хулахупом в руке. Лейла неторопливо и сочувственно улыбнулась той девочке, в конце концов примирившись с ней.

Ее свадебное платье было простым, но элегантным, с изящными кружевными рукавами и облегающим силуэтом, подчеркивающим линию талии.

Стук в дверь прервал ее мысли.

– Ты специально укоротила шлейф? – спросила Зейнаб-122, входя в комнату; высокие подошвы на ее обуви похлюпывали, когда она шла по голому полу. – Вспомни, в моем предсказании он был куда длиннее. Ты ведь заставляешь меня сомневаться в собственных способностях.

– Не глупи. Ты права во всем. Я только хотела немного упростить, вот и все.

Зейнаб-122 подошла к кофейным чашкам, хранившимся в углу комнаты. Она посмотрела на одну из чашек, которая была пуста, и вздохнула.

Повисло неловкое молчание, и потом Лейла заговорила снова:

– Я до сих пор не верю, что Гадкая Ма отпустила меня.

– Думаю, это из-за истории с кислотой. Она до сих пор чувствует свою вину, иначе и быть не может. Ну то есть она же знала, что тот человек с приветом, но все равно взяла у него деньги и предложила тебя, как агнца на заклание. Он мог убить тебя, эта тварь.