100 грамм предательства

На его узком и продолговатом лице, напоминающем ромб, сильно выделяется нос, торчащий точно клюв хищной птицы. Впалые щёки покрывает редкая щетина, что выглядит довольно жалко, а куцая бородка и тонкие усики только усиливают впечатление. Из-за лохматых чёрных бровей на меня глядят тёмные, смолянистые глаза.

Похоже, мы явились не вовремя. Я совсем не разбираюсь в подобных делах, но зуб даю, что этих двоих связывает отнюдь не любовь к знаниям.

Откашлявшись, Тьер рваным движением откидывает чёрные волосы со лба, а потом вдруг берётся двумя пальцами за свой впечатляющий нос и смешно двигает им вправо-влево.

— Добрый день… — голос его гнусавый, будто простуженный. — Простите, вечная аллергия… Всю жизнь мучаюсь, и даже здесь от неё нет спасения! — он снова дёргает себя за нос. — Я Тьер Паси.

Отлипнув от стола, он шагает к нам и встаёт рядом с Анисой.

— Здравствуйте… Меня зовут Кара.

Аниса рассеяно кивает, но смотрит в сторону. Честно сказать, мне хочется извиниться и уйти — ненавижу ставить людей в неудобное положение.

Однажды в Храме две прихожанки спорили о том, что делают с испорченными, а я стояла позади них. Ох и испуганные же у них были лица, когда они поняли, что я всё слышала.

— Что, опять отлыниваешь от работы? — Дин явно забавляется происходящим.

— Нет, просто проводил Анису… — но оправдание звучит неубедительно даже для меня. — Я уже ухожу.

— Давай-давай, мы всё равно скоро навестим тебя, Кара ещё нигде не была толком.

— Не думаю, что Ферма покажется ей интересной, но приходите…

Он улыбается, хотя улыбка выглядит вымученной, а оттого не вполне искренней, но дело здесь скорее в том, что мы застали эту парочку врасплох.

Прежде чем уйти, Тьер чуть приобнимает Анису за плечи, прижимая к себе и, словно говоря — я никому не позволю её обижать, целует в макушку. Она рядом с ним выглядит ещё меньше, ещё тоньше, ещё слабее. Отсюда, наверное, рьяное желание Тьера опекать и защищать.

Мне кажется, дай ему волю, он поставит Анису на полочку и никому не позволит приближаться — только любоваться издалека. В хрупкости Анисы заключена колдовская сила.

Кивнув нам на прощание, Тьер выходит из комнаты, не забыв притворить за собой дверь.

— Прости, что помешали! — извиняется Дин, подмигивая. — Рад, что у вас всё хорошо!

Девушка смущённо улыбается, а потом на её светлом личике алыми розами расцветает румянец.

— Всё нормально, вы совсем не помешали… Итак… Кара… — она поворачивается ко мне. — Добро пожаловать!

В её выразительных глазах отражается радушие. И я, улыбнувшись в ответ, благодарю за тёплый приём. Слегка пожимаю её хрупкую ладошку — почти детскую, с тонкими длинными пальчиками — наверное, если сжать сильнее, они сломаются.

Неудивительно, что Тьер так опекает девушку.

— Как тебе наш Дом? — Аниса начинает перебирать стопку бумаг на столе.

— Честно говоря… я до сих пор не верю, что это не сон… Всё щипаю себя и боюсь проснуться.

— Я тебя понимаю, я была такой же… — смеётся Аниса и смех её походит на хрусталь — такой же хрупкий и нежный, как и она сама. — Но поверь, к хорошему привыкаешь быстро. Ой, простите, но мне нужно бежать к детям…

Подхватив стопку бумаг, девушка, больше напоминая изящную бабочку, покидает кабинет.

— Какая красивая… — произношу ей вслед.

— Да, и трудолюбивая, чего не скажешь о её избраннике… — качает головой Дин. — Но сердцу, как говорится, не прикажешь. Да и пережить им пришлось немало.

— Они тоже сбежали из города?

— Угу. Только сами, без нашей помощи. Вот и скитались по Диким землям, умирая от жажды и голода. Но примечательна их история совсем не этим…

— А чем же?

— Дело в том, что Тьер… ну… он из особенных.

— Из особенных? — повторяю недоверчиво, воскрешая в памяти худую сутулую фигуру и осунувшееся лицо-ромб. — Но как же это?

— Любовь странная штука… — пожимает плечами Дин, уводя меня вниз. — Благодаря ей меняешься. Так вышло с Тьером. Ради Анисы он отказался от всего, что имел… И ты только представь, каково оказаться на Либерти человеку, который тяжелее ручки в руках ничего не держал… Конечно, ему здесь приходится несладко. Но и филонить у нас тоже не получится. Пойдём, я отведу тебя на Ферму, где он сейчас трудится, и ты сама всё увидишь.

В заточении. Луч надежды

Сегодня случилось маленькое событие. Спуская еду в камеру, один из охранников кое-что уронил.

С гулким стуком нечто шлёпнулось о каменный пол. Я даже замерла, боясь, что он мог услышать. Но нет, вроде пронесло.

Как только окошко над головой закрылось, я упала на колени и принялась рыскать по полу, в поисках предмета, уговаривая себя не возлагать больших надежд. Но сущность человека такова, что пока он дышит, он продолжает верить.

В чудо, в эйдоса, в судьбу.

На самом деле, не так уж важно, во что верить — вера понятие абстрактное, но именно она придаёт сил в тяжёлые дни.

Коленки уже невыносимо горели от холода и боли — шершавый камень расцарапал кожу, но я не сдавалась. Пойманной птицей в голове билась навязчивая мысль: а вдруг это… что? Ключ от камеры?

Как же, держи карман шире!